Что будет после фантастики. О развитии художественных методов

Анатолий Вассерман: я уже не раз говорил — фантастика (хоть научная, хоть сказочная) — не жанр, а художественный метод.

Я уже не раз говорил: фантастика (хоть научная, хоть сказочная) — не жанр, а художественный метод. То есть метод оценки и понимания происходящего в мире средствами искусства.

Кратко напомню, каковы предыдущие художественные методы.

Классицизм, практически сошедший со сцены уже к началу XIX века, оценивал события с точки зрения некоего идеала. Идеал, как правило, брался из прошлых времён — отсюда и название «классицизм», то есть следование классическим образцам. Соответственно жизнь оценивалась по тому, близка она авторскому идеалу или далека от него, в чём именно близка и в чём далека. Самое известное (чуть ли не единственное оставшееся в школьной программе) большое русское произведение этого жанра — «Недоросль» Дениса Ивановича Фонвизина. Но и сентиментализм, иной раз выделяемый в отдельный художественный метод (у нас в нём особо отличился Николай Михайлович Карамзин), по сути, отличается от классицизма только упором на сопоставление идеала с реальностью не по разумной оценке, а по ощущению.

Романтизм, пришедший на смену классицизму в XVIII веке и продержавшийся примерно до середины XIX, — рассмотрение поведения людей с крайними особенностями личности — не важно, физическими или духовными — и/или в крайних обстоятельствах. У нас сейчас из романтиков более всего памятен Виктор Мари Жозеф-Леопольд-Сигибертович Юго (Гюго). В известнейших его произведениях действуют калеки и уроды (вроде Квазимодо, искалеченного детской травмой, или Человека, который смеётся, сознательно изуродованного опять же в детстве для деятельности в качестве клоуна) или люди, героически преодолевающие немыслимые препятствия (в романе «Труженики моря» герой в одиночку спасает важнейшую и ценнейшую по тому времени часть судна, намертво застрявшего на камнях, — паровой двигатель весом несколько тонн).

Реализм, пришедший на смену романтизму и популярный по сей день, старается как можно точнее воспроизвести картину жизни — в надежде на то, что взгляд на эту картину позволит сам по себе установить какие-то важные закономерности или дать рекомендации.

Кстати, интересно: в начале 1930-х годов в ходе подготовки Первого съезда советских писателей довольно активно обсуждалась возможность сочетания в рамках этого союза двух творческих методов — социалистического реализма и революционного романтизма. В конце концов возобладало мнение, что революция — дело хотя и романтическое, но вполне реальное, и посему революционный романтизм нет смысла выделять в отдельный метод, а можно писать произведения, стилистически ему соответствующие, в рамках обычного социалистического реализма. Не берусь утверждать, что решение правильное, но мне сейчас затруднительно его оспаривать: я всё-таки не деятель искусства, и мне трудно сказать, в какой мере искусство может совмещать эти методы.

А ещё отмечу: социалистический реализм в какой-то мере совмещает особенности реализма и классицизма. Ведь в нём необходимо сочетать точность отображения окружающей действительности с оценкой степени её приближения к идеалу — только на сей раз идеал не взят из прошлого, а предполагается достижимым в будущем.

Фантастика же представляет собою нечто вроде дальнейшего развития романтизма. Если романтизм рассматривал людей и события, находящихся на пределе возможного, то фантастика рассматривает то, что находится уже за пределами. Таким образом она пытается взглянуть на мир как бы снаружи, а не изнутри — в надежде на то, что такой взгляд позволит узнать о мире что-то важное, но плохо различимое изнутри.

Исходя из всего этого, полагаю: на ближайшие пару поколений ещё хватит познавательной силы фантастики. Ведь и предыдущие художественные методы держались куда дольше пары поколений.

Фантастика зародилась ещё в античные времена — наряду с мифами о действиях богов и героев стали появляться и рассказы о чудесных деяниях вроде бы вполне обычных людей. Судя по этому почтенному возрасту, потребность во взгляде на мир снаружи была у людей с незапамятных времён. А значит, и останется ещё очень надолго.

Что придёт на смену фантастике — вовсе не берусь предсказать: слишком уж много разных жанров могут в дальнейшем вырасти в новые художественные методы. Но по аналогии с тем, каким именно образом фантастика выросла из романтики, могу предположить: следующий жанр вырастет из реализма и, скорее всего, будет представлять собою, говоря современным языком, гиперреализм — попытку воспроизводить окружающую действительность какими-нибудь новыми техническими средствами ещё точнее в надежде на то, что это моделирование позволит каждому легче и точнее делать самостоятельные выводы и самостоятельно постигать реальность легче и точнее. От авторов в этом случае потребуется только добиваться максимальной точности отображения мира, даже не пытаясь излагать собственные взгляды на этот мир. Нечто вроде современной журналистики, где автор теоретически обязан только излагать факты с тем, чтобы читатели делали выводы вполне самостоятельно.

Но такое требование означает: автор влияет на мнение читателей только подбором отображаемых им фактов. Давно известно: даже если какая-то газета действительно говорит только правду, она всё равно вынуждена отбирать конкретные факты для отображения — просто потому, что весь мир не может уместиться на газетных страницах, и, таким образом, газета влияет на читателя просто подбором того, какие именно факты она считает достойными печати. Если не ошибаюсь, лозунг Times — «все факты, достойные внимания». Отбором материалов для публикации внимание читателя направляется в направлении, нужном авторам и редакторам.

Думаю, грядущие наследники реализма будут делать акцент именно на отборе. Они будут максимально реалистично и даже гиперреалистично отображать именно ту часть окружающей действительности, которая заставит читателя думать нужным автору образом. На мой взгляд, фантастика честнее.