— 29 мара, 2024 —
 

Единственный бог больше

Просмотр публикации ЧПУ

Вряд ли хоть одна из мыслей, приведённых в этой статье, принадлежит мне самому. Поэтому я заранее приношу извинения бесчисленным авторам, чьи труды породили этот текст, но чьи имена я сейчас не могу вспомнить. Тем не менее мне кажется: все эти общеизвестные идеи, будучи собраны воедино и изложены упрощённо, могут оказаться интересны не мне одному.

Фома неверующий

Прежде чем порассуждать о взаимоотношениях бесчисленных религий, считаю необходимым сообщить: сам я — убеждённый атеист. Я твёрдо убеждён: в жизнь Вселенной никогда не вмешивались никакие сторонние силы, способные изменять или нарушать законы её существования и развития. Я не сомневаюсь: любые пробелы в наших знаниях, позволяющие приписывать какую-то роль сверхъестественному вмешательству, рано или поздно заполнятся углублённым изучением вполне естественных взаимодействий.

Вследствие невоцерковлённости я могу допустить ошибки в догматике и даже в истории каких-либо конфессий. Надеюсь, читатели сочтут обнаруженные ими погрешности всего лишь добросовестными заблуждениями, а не целенаправленными попытками оскорблений. Тем более что основная линия нижеследующих рассуждений, на мой взгляд, вовсе не зависит от технических подробностей, а определяется закономерностями, общими для нас всех.

Но независимо от моих личных взглядов я понимаю причины, побуждающие людей приписывать свои собственные убеждения неким внешним структурам. Чем шире разнесены точки опоры, тем устойчивее конструкция. Очевидно, во внешних опорах нуждаются столь многие, что религия в обозримом будущем не исчезнет из духовной жизни человечества.

Значит, все мы — атеисты и верующие — должны позаботиться о том, чтобы опоры эти действительно придавали устойчивость не только отдельным людям, но и всему человечеству. Или хотя бы друг с другом не конфликтовали.

Не зря само латинское слово religio означает «связь». Общая вера — одна из сильнейших форм связи между людьми. Но именно поэтому различие в вере слишком легко отрывает друг от друга — а порою даже противопоставляет друг другу — и отдельных людей, и громадные группы. Даже если — вопреки чаяниям многих фундаменталистов — разрушительные религиозные войны не возобновятся, всё равно не всякому приятно сознавать: люди, чьей близостью он хотел бы дорожить, принадлежат к иной конфессии, исповедуют иные нормы.

Единство и разнообразие

Каждая религия приписывает богам собственный — достаточно своеобразный — набор свойств. Так, один и тот же бог, впервые описанный в Моисеевом Пятикнижии, в иудаизме и исламе считается просто единым и недоступным человеческому взору[1], а в христианстве — единым в трёх лицах, из которых одно — бог-сын — вполне человекообразно[2] и несколько десятков лет наблюдалось многими простыми смертными.

Кстати, статус бога-сына сыграл с ним злую шутку. Он часто называл себя сыном отца небесного или даже просто «сыном отца», чтобы подчеркнуть свою прямую связь с прочими ипостасями бога. Когда Понтий Пилат предложил евреям по обычаю назвать, кого из приговорённых к смертной казни отпустить, они дружно закричали «сын отца». Но то ли по хитрому умыслу Пилата, то ли по промыслу божию — стечению обстоятельств — в тот момент в тюрьме находился известный разбойник, также по имени Иешуа (в еврейском народе достаточно распространённому) и по кличке «сын отца[3]»[4]. Его и помиловали.

Но некоторые свойства бога единообразны в достаточно многих конфессиях. Попробуем, опираясь на них, понять: почему всё же конфессий так много и есть ли среди них хоть одна, истинная по общим нормам религиозного сознания.

Общий учитель

Бог моисеевой традиции — иудейский, христианский, мусульманский — считается всемогущим. Кстати, поэтому в иудаизме не принято миссионерство — активная пропаганда своей религии в иноверной среде с целью привлечения и обращения иноверцев. Иудеи говорят: если бы бог захотел, чтобы все люди стали иудеями, он бы так и сделал[5].

Тем не менее вряд ли можно утверждать, что бог сознательно добивается разнообразия верований. Ведь согласно той же моисеевой традиции бог всеблаг — желает людям только добра. А нарушения заповеданных им норм — основания для суровых приговоров. Смертных и посмертных.

Причём нарушения эти от бога не укрываются — он ещё и всезнающ.

Следовательно, в рамках самой популярной[6] сегодня религиозной идеологии следует считать: бог делает всё от него зависящее, чтобы довести свои представления о конкретных формах добра и зла до всех своих подопечных.

Отчего же их взгляды столь различны?

Люди — не боги

Арабское выражение «аллах акбар» у нас принято переводить «бог велик». Между тем точный его перевод — «единственный[7] бог больше».

Заметим: не просто кебир (велик), а именно акбар (больше). Для Мухаммада, тонко владеющего словом, этот нюанс важен. Ведь бог не просто всемогущ, всеведущ и всеблаг. Он ещё и всеобъемлющ. Весь мир существует по воле бога и согласно его замыслу. Значит, о чём бы мы ни подумали — бог всё равно больше. Ибо всё, о чём мы можем подумать, лишь малая часть божьих планов.

Но ведь люди-то — в отличие от бога — далеко не всеведущи. Никто из нас не в силах в одночасье охватить мыслью всю вселенную во всех подробностях существования каждой её песчинки, каждого атома. А уж если есть у всего этого творец — то он и подавно непостижен человеческому рассудку.

Основатели религий — тоже люди. Пусть и весьма почтенные. Сиддхартха, до того, как стать буддой — просветлённым, много лет был принцем княжества Гаутама. Моисей, похоже, в родстве с египетскими фараонами. Земной отец Иисуса — скромный плотник Иосиф — прямой потомок автора замечательных псалмов и могучего царя Давида. Мухаммад — родственник правителей Мекки, караванщик[8], да и поэт, по мнению многих, чуть ли не давидова уровня.

Несомненно, все эти — и многие другие — духовные вожди добросовестно постигали всё, что явилось им в откровениях. Да и бог, общаясь с ними, делал всё возможное, дабы открыть чем побольше.

Но бесконечную мудрость всеобъемлющего бога заведомо невозможно влить в конечный разум человека. Поэтому ни одна религия, признающая бога единственным (и значит, всеобъемлющим), не может претендовать на знание всех его замыслов. Она может быть вполне истинна в том смысле, что адекватно отражает всё, открывшееся её основателю. Но заведомо неполна.

Это, конечно, не значит, что она столь же заведомо ложна. Если некий абсолют существует, то каждая религия права уже в том, что признаёт его существование. Даже если какие-то его свойства она трактует противоречиво (ведь абсолют заведомо противоречив, ибо включает в себя все противоположности мира), а что-то и вовсе не постигла (в полном объёме его и нельзя постичь).

Сходные проблемы существуют и в науке. Их основы формализованы ещё в 1930‑х годах так называемыми теоремами Гёделя. Эти теоремы доказали то, что многие учёные интуитивно понимали всегда: наука обречена не только непрерывно расширять знания о мире, но и регулярно пересматривать на основе вновь полученных знаний сами свои основы. Что ни в малейшей мере не означает ложности основ, а только указывает на их неизбежную ограниченность.

Единство многообразия

Впрочем, наука заслуживает отдельного обсуждения. Нам же достаточно учесть: и согласно теоремам Гёделя, и по здравому смыслу ни один основатель религии заведомо не в состоянии полностью, исчерпывающе и логически непротиворечиво изложить всё, что ему открылось. Ибо не может охватить всё величие бесконечного божьего замысла.

Следовательно, никто не вправе утверждать, что на религии распространяется общее правило логики: из двух утверждений, противоречащих друг другу, по меньшей мере одно заведомо неверно. Ведь религии могут просто отражать разные стороны единого бога — глядеть на него с разных ракурсов.

У конструкторов популярны головоломки на пространственное воображение. Даны три проекции тела — и надо изобразить общий вид. А это не всегда просто. Скажем, одна проекция — круг, другая — квадрат, третья — треугольник. Не каждый поймёт, что тело — кусок цилиндра, срезанный двумя плоскостями. И это всего лишь в трёхмерном пространстве. Что уж и говорить, если число возможных измерений бесконечно, как и всё связанное с понятием бога!

В XIX веке было модно объяснять старинное многобожие ограниченностью воображения древних язычников. Мол, кто-то увидел, как божественное вмешательство исцелило быка — и вообразил себе Аписа, а другой, чудом спасшись от шакалов, придумал Анубиса. А то, что за всеми этими чудесами стояла воля одного и того же бога, понимали разве что мудрейшие из жрецов.

Идея не столь уж оригинальна. Ещё прагматичные римляне понимали: боги могут менять облик и свойства по своему усмотрению. И вознося молитву какому-нибудь узкому специалисту (вроде охранителя границ или покровителя счастливого брака), обязательно оговаривались: под любым именем, какое тебе угодно принять, и в любом облике, какой ты пожелаешь носить.

Лично я слишком плохо представляю себе образ мысли римлян или греков, чтобы делать однозначные предположения об их религиозных воззрениях. Но уж моисеевы — явно монотеистические — религии несомненно обязаны делать поправки на собственную ничтожность пред лицем божиим[9].

Кстати, в эти поправки вписывается и мой личный атеизм. Если бог бесконечно велик, то любое человеческое представление о нём — лишь бесконечно малая доля общей истины. Конечно, между сколь угодно малой ненулевой величиной — верой, пусть и ограниченной человеческим несовершенством — и нулём — уверенностью в несуществовании бога — разница качественная: иначе не существовало бы дифференциальное и интегральное исчисление. Но для большинства практических приложений этой разницей можно пренебречь.

Стены в небо

Итак, приходится признать: ни одна религия не может претендовать на исключительность. По крайней мере до тех пор, пока претендует на исполнение воли всемогущего и всеобъемлющего — а значит, не поддающегося исчерпывающему постижению — бога.

Правда, это всё же не означает, что все религии равноценны. Например, если признать всеблагость бога, то приходится отвергнуть многочисленные верования, требующие ритуальных убийств и самоубийств: всеблагой бог постарается предоставить каждому человеку возможность самостоятельно пройти весь земной путь до естественной кончины и тем самым собственноручно исчерпать все возможности определения — и улучшения! — своей будущей судьбы.

Обычаи увечения тоже довольно сложно объяснить с позиций религии: если уж бог дал человеку облик — вправе ли человек необратимо менять его? Поэтому меня удивляет обрезание, принятое в иудаизме и исламе. А уж клиторотомия[10], унаследованная частью африканских мусульман от местных языческих культов[11], а теперь входящая в моду и в тихоокеанской умме (исламской общине), не заслуживает ничего лучшего, чем длительное лишение свободы для каждого, кто проводит или позволяет проводить эту варварскую манипуляцию.

Неравноценны и сами вероисповедные формулы. Так, расхожая в иудаизме фраза «Адонай элохейну, Моше рабейну» (господь — бог наш, Моисей — учитель наш) на первый взгляд очень похожа на шахаду — свидетельство — «Лля иллаха иль аллах, Мухаммадан расуль уллах» (нет бога, кроме единственного бога, и Мухаммад — посланник бога). Но на мой взгляд, первый текст лучше тем, что в нём присутствует оговорка «ну» (наш), позволяющая в принципе признать, что существуют и другие учителя — а возможно, даже другие боги.

Впрочем, и в общеприемлемых пределах более чем достаточно возможностей разного исповедания. Так, греческие христиане в X веке крестились двумя пальцами, а в XVII — тремя. Поскольку Россия изначально получила христианство от греков и в дальнейшем ориентировалась на греческую традицию, для нас это обернулось церковным расколом, не изжитым и по сей день. Но лично мне трудно вообразить, что всеблагой бог может ставить загробную судьбу человека в зависимость от столь малых нюансов ритуального жеста[12].

Хотя, конечно, сам по себе ритуал важен если не для самого бога (он скорее всего слишком велик, чтобы оценивать мелочи нашей жизни), сколько для самих верующих, желающих ощутить свою общность.

Кстати, легендарные лидеры обеих сторон — патриарх Никон и протопоп Аввакум — в конце концов оба попали в ссылку. Думаю, за дело: вряд ли их разногласия стоили тысяч судеб, сломанных расколом[13]. Ведь сами греки сочли это изменение традиции несущественным для веры. А уж в тексте благих вестей — евангелий — и вовсе нет не только указаний на распальцовку, но и самого жеста крещения. Да и не может быть: они повествовали о деятельности самого Иисуса, но не описывали позднейшие наработки его последователей.

Итак, ни одна церковь не вправе считать себя единственно истинной — и, следовательно, единственно спасительной. С другой стороны, это означает: едва ли не любая церковь[14] может считать себя равной всем прочим — как в части истинности, так и в части спасительности. Не зря сказано: стены, разделяющие церкви, не доходят до неба.

Значит, и межцерковный диалог вовсе не обязательно доводить до требований унификации: унии[15], всеобщего подчинения[16] и тем более ритуального единства[17]. Достаточно признать: ни одна церковь не вправе претендовать на подавление всех прочих или руководство ими.

Это, конечно, не исключает дальнейших богословских споров — как между конфессиями, так и внутри каждой из них. Но споры эти не вправе переходить в какие бы то ни было принудительные действия светских властей или самих верующих. По крайней мере до тех пор, пока сами конфессии не предписывают ничего опасного для людей — вроде предписанного христианской группировкой свидетелей Иеговы[18] отказа от переливания крови даже ради спасения жизни.

А уж террор остаётся преступлением независимо от того, прикрывается ли он светскими требованиями[19] или духовными[20]. Ведь каждый верующий должен понимать: в каждом попавшем под горячую руку он убивает если не образ и подобие (в исламе, например, бог не человекообразен), то по меньшей мере равное самому убийце — и не менее достойное жизни — творение божие.

 

[1]                      Иудейский бог — как и, например, греческий Зевс (он же — по совместительству — римский Юпитер) — столь величествен, что один взгляд на него способен ослепить или даже убить человека. Поэтому, если уж ему надо было взаимодействовать с простыми смертными, он то являлся в пламени куста (в славянской церковной традиции — неопалимая купина), то приходил ночью (и выключал своё  божественное сияние), то и вовсе направлял посланцев — по-гречески «ангелос».

[2]                      Его родственники и непосредственные ученики даже не считали его богом.

[3]                      На арамейском это звучит «бар абба». В православной традиции принято позднегреческое произношение: к концу первого тысячелетия нашей эры в греческом языке Б перешло в В, Э в И, Т в Ф. Поэтому нам этот разбойник известен как Варавва.

[4]                      Скорее всего он и в разбойники — работа не слишком частая и уважаемая — ушёл в основном из-за раздоров с мамой. Не зря говорят: «Чем отличается еврейская мама от арабского террориста? С арабским террористом можно договориться».

[5]                      Мусульмане полагают, что бог действительно хочет сделать всех людей мусульманами, но не занялся этим собственноручно, а дал поручение Мухаммаду. В числе обязанностей поборников ислама — покорности — исполнение этого поручения всеми доступными им (и значит, тоже предоставленными богом) средствами. По радикальной трактовке Корана, добровольцы, идущие за Мухаммадом, должны быть готовы во исполнение божьей воли убивать, а при необходимости даже умирать.

[6]                      По числу активных приверженцев, пожалуй, рекорд среди отдельных конфессий принадлежит индуизму. Но все течения, входящие в моисееву концепцию, суммарно его опережают. Если же учесть вклад в мировые культурные традиции, уважаемые и атеистами, то моисеево единобожие явно лидирует.

[7]                      Слог «ал» — определённый артикль. «Аллах» можно было бы перевести «этот бог» — как американцы говорят «эта страна», противопоставляя её своим многочисленным историческим родинам. Но с учётом пафоса мухаммадовой борьбы с местными политеистами перевод «единственный бог» точнее.

[8]                      Занятие весьма почтенное. Для поддержания торговых связей, жизненно важных редким разрозненным поселениям, в безбрежном песчаном море требуется, пожалуй, даже большее мастерство, чем в море солёном. Караванщики в аравийских и среднеазиатских пустынях пользовались не меньшим уважением, чем капитаны дальнего плавания в средневековых Испании, Португалии, Нидерландах и Англии.

[9]                      Не берусь судить, каковы должны быть эти поправки — я вовсе не богослов. Но, допустим, заповедь «не убий» вряд ли вовсе отпадёт — особенно с учётом того, что с учётом особенностей исходного арамейского языка её формулировка запрещает только убийство из личных побуждений, но не казнь из государственных (и иных высших) соображений. А вот первую заповедь — «Я господь, бог твой, который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем моим» — в свете вышесказанного надо, похоже, несколько уточнить. Например, дополнительно акцентировать слова «пред лицем моим»: мол, ты можешь признавать существование иных культов, но не вправе исполнять их, раз уж решил поклоняться мне — а с иными богами я сам разберусь.

[10]                    Для мужской части аудитории поясню. Представьте себе, что Вам ампутировали половой член, но сохранили яички. Вы сохранили нормальное половое влечение, но лишились большей части возможностей удовлетворять его. Приятно, не правда ли?

[11]                    Ни в Коране, ни в хадисах — преданиях о Мухаммаде — это зверство не упомянуто.

[12]                    Первые христиане крестились одним пальцем: в знак единобожия — в противовес общепринятому тогда многобожию. Двоеперстие — знак победы на Никейском вселенском соборе IV века над монофизитством (мнением, что Иисус был только богом без примеси человеческой сущности). Троеперстие — знак триединства: бог–отец, бог–сын и бог–дух святой. Все эти жесты равно вписываются в догматику.

[13]                    Ритуальные расхождения старого и нового обрядов — выражение куда более глубинных противоречий в тогдашнем российском обществе. Но из опознавательных знаков противоборствующих сторон они постепенно стали святынями, заслуживающими самостоятельной — независимой от их изначального смысла — защиты. И раскол не исчез даже через сотни лет после того, как общество изжило тогдашние противоречия и вышло на новые — уже внутри каждой из обрядовых общин.

[14]                    За очевидными исключениями — вроде препятствования всеблагости божией, т. е. требования той самой единственности.

[15]                    Это понятие в разное время охватывало разный спектр компромиссов. Но чаще всего имеется в виду послушание православных верховной власти римского епископа.

[16]                    Коран прямо говорит: бог послал Мухаммада с истинной религией, чтобы она правила всеми религиями. Богословская традиция Ханбали, популярная в странах, поддерживающих террор (прежде всего в Саудовской Аравии — Ваххаб принадлежал к этой школе), трактует эти слова буквально. Мол, сказано в Коране о войне — надо воевать, а не задумываться об иных возможных формах переубеждения. Мир же (со ссылкой на боевой опыт самого Мухаммада — прежде всего на перемирие с его родным племенем курейш, нарушенное им при первом же удобном случае) считается только передышкой ради собирания сил для дальнейших боевых действий.

[17]                    Сам Мухаммад полагал всех библейских пророков — и даже первого человека Адама — мусульманами, которых, похоже, просто не поняла их аудитория.

[18]                    Так в греческой традиции произносится иудейское имя бога — Яхве.

[19]                    Таковы, например, баскские и корсиканские сепаратисты.

[20]                    Протестанты и католики в Северной Ирландии, исламисты на Ближнем и Дальнем Востоке, православные, католики и мусульмане в расколовшейся Югославии…