— 28 мара, 2024 —
 
Книжная папка

О поколении великих русских поэтов, оставшемся неизвестным

Это вообще, кстати, было какое-то удивительно свободное поколение, что как-то несколько опровергает постулат о «душных тридцатых годах».

Мы не от старости умрем.

От старых ран умрем.

Так разливай по кружкам ром.

Трофейный рыжий ром.

Семен Гудзенко.

…Замечательному поэту Семену Гудзенко, автору текста известной на всю страну «песни всесоюзного Будулая» «Нас не надо жалеть, ведь и мы б никого не жалели» - повезло. Он, хоть и как предсказывал сам, умер «от старых ран», но все-таки дожил и до окончания войны и даже успел еще погонять ненавистных любому нормальному украинцу «бендеровцев» в Закарпатье.


В основном это блистательнейшее поколение русских советских поэтов, мальчишек конца тридцатых, беспощадно «выкосила» война.

Павел Коган.

Михаил Кульчицкий.

Николай Майоров, - даже среди них стоявший несколько особняком, - поэт гигантского, какого-то сверхчеловеческого дарования.

Другие: известные и не известные – это было воистину блистательное поколение.

Равного которому, наверное, в русской поэзии, при всем уважении и к «серебряному веку», и к «шестидесятникам» в России не было никогда. Причем, что самое удивительное, говорить, что их «сформировала война» нельзя: они «состоялись» еще в тридцатые. Которые сейчас отчего-то принято считать исключительно «страшными» и «сталинистскими».

Косым, стремительным углом

И ветром, режущим глаза,

Переломившейся ветлой

На землю падала гроза.

И, громом возвестив весну,

Она звенела по траве,

С размаху вышибая дверь

В стремительность и крутизну.

И вниз. К обрыву. Под уклон.

К воде. К беседке из надежд,

Где столько вымокло одежд,

Надежд и песен утекло.

Это – восемнадцатилетний киевлянин Павел Коган.

Тот самый, который «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал!».

Тридцать шестой год.

Это вообще, кстати, было какое-то удивительно свободное поколение, что как-то несколько опровергает постулат о «душных тридцатых годах». Они не боялись ни Бога, ни черта, ни «режима»: тот же Коган, бравируя, читал на своих поэтических вечерах стихи опального Мандельштама.

И его никто даже «не осуждал».

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...

Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас,
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.

Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевый уют.
Вьется по ветру "Веселый Роджер",
Люди Флинта песенку поют.

И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза —
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса.

Надоело говорить, и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...

Это — тоже он.

Павел Коган.

23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском разведгруппа лейтенанта Когана попала под перекрестный огонь.

Лейтенант Коган погиб.

Мы – помним…

…И, вот, лично я в последнее время все чаще и чаще читаю и перечитываю о людях этого странного, неведомого нам поколения: полярниках, героях-летчиках, великих спортсменах – от братьев Старостиных до героического предвоенного киевского Динамо, поэтах – и понимаю, какую великую страну строили эти великие люди. И понимаю, какая подлость сводить эту страну и это время исключительно к «репрессиям» и ГУЛАГ: хотя и об этом, наверное, тоже не стоит забывать.

Есть в голосе моем звучание металла.
Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.
Не все умрет, не все войдет в каталог.
Но только пусть под именем моим
потомок различит в архивном хламе
кусок горячей, верной нам земли,
где мы прошли с обугленными ртами
и мужество, как знамя, пронесли.

Мы жгли костры и вспять пускали реки
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
железом обозначены следы -
так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы — спросите жен!
Пройдут века, и вам солгут портреты,
где нашей жизни ход изображен.

Мы были высоки, русоволосы,
вы в книгах прочитаете, как миф,
о людях, что ушли, не долюбив,
не докурив последней папиросы.

Когда б не бой, не вечные исканья
крутых путей к последней высоте,
мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
в столбцах газет, в набросках на холсте.

Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных
да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
тянули воду полными глотками.
И в женщину влюблялись не спеша.

И шли вперед, и падали, и, еле
в обмотках грубых ноги волоча,
мы видели, как женщины глядели
на нашего шального трубача,
а тот трубил, мир ни во что не ставя
(ремень сползал с покатого плеча),
он тоже дома женщину оставил,
не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень тверд, уступы каменисты,
почти со всех сторон окружены,
глядели вверх - и небо было чисто,
как светлый лоб оставленной жены.

Так я пишу. Пусть не точны слова,
и слог тяжел, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда жизни выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха распахнут,
он нами пройден, пройден до конца,
и хорошо, что руки наши пахнут
угрюмой песней верного свинца.

И как бы ни давили память годы,
нас не забудут потому вовек,
что, всей планете делая погоду,
мы в плоть одели слово "человек"!


* * *
Я не знаю, у какой заставы
Вдруг умолкну в завтрашнем бою,
Не коснувшись опоздавшей славы,
Для которой песни я пою.
Ширь России, дали Украины,
Умирая, вспомню... И опять -
Женщину, которую у тына
Так и не посмел поцеловать.

Николай Майоров(1919 -1942) «МЫ» (1940 год).