Книжная папка

А вот Бродского мы вам не отдадим. К юбилею поэта

Бродский – не просто «поэт империи», он «человек империи»: Рима, России, США, даже СССР. Просто его своеобразная «художественная ниша» - это ниша не «имперского триумфатора, а ниша «изгнанника из Империи».

…К середине двадцатого века русская поэзия неожиданно для многих стала какой-то «узкоспециализированной», что ли.

Вот, к примеру, - Борис Пастернак: гениальный рисовальщик, гениальный иллюстратор, гравер: «на обнаженный потолок ложились тени», «очки по траве растерял палисадник», там «книгу читает тень». «Гул затих, я вышел на подмостки, прислонясь к дверному косяку», короче, один мазок, один штрих – и иллюстрация прямо перед глазами, даже какого-то особого пространственного воображения не надо иметь.

Гений.

При этом абсолютно беспомощен в обобщениях, в синтезе, и неслучайно наиболее авторитетный для того поколения «ценитель» Илья Эренбург так жестко и безжалостно критиковал «нобелевский» роман своего друга именно что за «беспомощность»: для прозы это, знаете ли, куда важнее умения «точно изображать» без претензий на глубину.

Или другое.

Чеканная речь Анны Ахматовой, державная медь, гордый профиль: скульптура, металл, литьё. И так во всем, от «Русской речи» до «Поэмы без героя», о чем бы она ни писала, что бы ни делала. Для того, чтобы понять это, не обязательно даже читать ее стихов, вполне довольно гордого горбоносого наброска влюбленного Модильяни.

Мандельштам – музыка, тяжелое (иногда, правда, воздушное) сопряжение согласных. Когда иной раз не важно даже, что именно говорится, – важно как.

И так далее, и тому подобное.

Что называется – по списку…

…Бродский, безусловно, другой: в смысле языковой и изобразительной стихии он абсолютно, иногда даже чуть отстраненно универсален.

Он может быть любым.

Иногда изощренно-возвышен.

Иногда даже – о, ужас – вполне себе просторечен.

Но при этом все равно даже самые личные и лиричные его тексты отдают холодом стратосферы.

Притом, что самое смешное, вот весь этот «космос имени Бродского» все равно несет в себе тот самый «отпечаток узкой специализации», только, вот, носит она отнюдь не художественный, и, уж тем более, не изобразительный характер.

Скорее, я бы сказал, - исторический и антропологический.

Бродский – не просто «поэт империи», он «человек империи»: Рима, России, США, даже СССР. Просто его своеобразная «художественная ниша» - это ниша не «имперского триумфатора, а ниша «изгнанника из Империи».

Ниша «ссыльного».

И совсем недаром через все его творчество проходят образы Жукова, Плиния, Велизария, Помпея – это абсолютно осознанный выбор.

Это – его самоощущение, его место в мире, его традиция.

Его далеко не самая простая для русского советского человека еврейского происхождения биография, в конце-то концов.

Есть только одно «но», которое так и не смогла понять, - а понявшие простить, - наша интеллигентно-культурная общественность.

«Изгнанник» - не значит «враг».

Маршал Жуков не был именно «врагом» СССР, консул Велизарий не был врагом Византии, и уж совсем смешно считать «врагами Рима» Гнея Помпея Великого или Гая Плиния Секунда. И не надо их, тех к кому Бродский в первую очередь апеллировал в своей «исторической вселенной», считать «врагами» или, упаси Господи, «диссидентами» своих «империй». Они не были «инакомыслящими» именно в имперской системе координат.

Поэтому мне, вот, лично абсолютно непонятен тот недавний шок нашего «культурного истеблишмента», когда произошло окончательное подтверждение авторства знаменитого стихотворения Иосифа Александровича «На независимость Украины», того самого, где он желает «хохлам» «пусть теперь в мазанке хором гансы с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы». Никакой другой реакции на «вышиванизацию» от мало того, что великого русского поэта, но еще и человека с менталитетом «имперского изгнанника» быть просто не может, и быть просто не должно.

Это я, собственно, к чему.

Наш, Господи меня прости, «интеллигентно-демократический истеблишмент», будучи незаконнороженным, или, как любят говорить их англосаксонские кумиры, «ублюдочным», самозваным «властителем дум», очень любит «присваивать» себе самые разные бесспорные явления нашей с вами культуры, пытаясь в них некоторым образом укорениться. Если проводить аналогию с другим замечательным русским писателем, «критики Латунские» претендуют на наследство самого Михаила Афанасьевича Булгакова. Утверждая, что в образе «Мастера» он имел в виду именно их, «латунских». Я, вот, извините уж за прямоту, искренне рад, что и та же Юнна Петровна Мориц дожила до наших дней и написала «нерукопожатную» «Звезду Сербости» еще и потому, что проживи она чуть поменьше, эти «старатели» и из этого поэта склеили бы какую-нибудь фигню на мотив «ёжика резинового». Переформатировав «под себя» и изобразив из нее какое-нибудь бесплатное приложение к песням очередных «супругов Никитиных».

И, вот, знаете, ребят, что я вам сказать-то по этому поводу хочу.

Ваш уровень – это толстый, лоснящийся человечек с халдейскими бакенбардами, променявший хоть и небольшое, но своеобычное, чего уж там, поэтическое дарование, на профессию куплетиста и «буримешника», отрабатывающего не самое большое, надо сказать, бабло, развлекая жующих нуворишей по разным кабакам на Рублевке. Или «недорокер», радующийся, что «ребята со вкусом, ребята с деньгами», «заказывают» его, «как рыбу к обеду, и я уже еду, и я уже еду».

А вот Бродского – мы вам, извините, - не отдадим.

Потому как вы ни рылом, ни масштабом не вышли.