— 29 мара, 2024 —
 

Последствие непоследовательности. Как понять "партийные войны" нашей истории

Для понимания причин внутренних конфликтов в стране в целом и партии в частности необходимо прежде изучить весь комплекс общественных наук

Пройденная мною система высшего образования ориентировалась на движение от общего к частному. На первом курсе изучались самые общие науки (в технических вузах — в основном математика, физика, химия); на втором — те аспекты общих наук, что близки к специализации вуза; на третьем — конкретные отрасли наук и ремёсел, связанные со специализацией факультета; на четвёртом — то, что связано с выбранной специальностью студента; пятый курс уходил в основном на преддипломную практику по специальности и подготовку дипломной работы, доказывающей способность использовать всё изученное ранее для решения конкретной задачи. Всё логично: каждый следующий этап обучения опирается на предыдущие.

Но было одно исключение — общественные науки. Их изучали в такой последовательности: на первом курсе — история Коммунистической партии Советского Союза; на втором — марксистско-ленинская философия, естественно с фрагментами сведений о других философских концепциях, но большей частью в режиме их критики с точки зрения марксизма; на третьем — политическая экономия (что забавно: политэкономия капитализма — её проходили в первом семестре — значительно проще и логичнее политэкономии социализма. Ведь последнюю, во-первых, разрабатывали люди, по своим талантам явно уступающие Марксу и Энгельсу, а во-вторых, непрерывно перерабатывали в соответствии с воззрениями руководства страны — и зачастую не научные исследования определяли ход развития экономики страны, а какие-то довольно случайные обстоятельства хода развития страны заставляли подгонять под эти обстоятельства научные рекомендации. Но по крайней мере политэкономия капитализма была и остаётся вполне простой и логичной и несравненно надёжнее альтернативных теорий, в последние несколько десятилетий разрабатываемых в противовес политэкономии); наконец, на четвёртом курсе преподавали научный коммунизм — теорию развития общества (там тоже была некоторая подгонка под результат, но, пожалуй, небольшая). Вполне очевидно нарушение принципа продвижения от общего к частному. Ибо понятно: история КПСС — при всём уважении к этой партии — лишь частный случай истории развития общества в целом. Как говорится, телегу поставили впереди лошади.

Чем же это плохо? Прежде всего тем, что для понимания причин внутренних конфликтов в стране в целом и партии в частности необходимо прежде изучить весь комплекс общественных наук. Ведь конфликты различных партий и различных групп в одной партии — фактически проявления различных взглядов на развитие мира и общества. Их порождают различия предполагаемых маршрутов движения. Только когда сопоставляешь между собою предлагаемые тогда маршруты, начинаешь понимать: кто из тогдашних политиков какой вариант действий предлагал; почему предлагал именно этот вариант; к каким последствиям мог привести его выбор, а к каким — альтернативные варианты.

Всё это становится понятно только тогда, когда изучишь весь комплекс общественных наук. А до того создаётся впечатление: партия состояла сплошь из капризных интриганов, непрерывно грызущихся между собой непонятно ради чего. Скорее всего — просто ради более тёплого и сытного места при общегосударственной кормушке.

Да, такое тоже бывало. В конце концов, даже очень серьёзные и очень искренние политики — тоже люди и зачастую тоже хотят получить какую-то непосредственную пользу от своих решений. Тому можно найти немало примеров (и вокруг них накручено немало различного конспироложества). Не буду их перечислять — но, в частности, достаточно хорошо известно: некоторые вполне уважаемые политические деятели советских времён в быту вели себя совершенно по-барски и не стеснялись этого.

Но всё это не отменяет главного: в основе всех тогдашних политических споров лежали именно разные взгляды на модель развития общества. Когда, скажем, Иосиф Виссарионович Джугашвили (1878.12.18–1953.03.05) предлагал строить социализм в одной стране, а Лейба Давидович Бронштейн (1879.11.07–1940.08.21) доказывал, что победа социализма в одной стране в принципе не может быть окончательной, что конкуренты обязательно объединятся и задавят такую страну, — конечно, в этих спорах решалось, кому из них возглавлять партию при движении по выбранному ею пути, но всё-таки главным был сам выбор этого пути. Джугашвили победил Бронштейна в ходе открытых партийных дискуссий и голосований, когда явное большинство партии (при последнем голосовании в 1927 году — 99%) поддержало выбор, предлагаемый Джугашвили. Если понимать возможный ход событий при обоих вариантах действий, то становится понятно: дело всё-таки не в стремлении конкретных деятелей прорваться на первое место в партии, а именно в стратегическом выборе для всей страны. Кстати, формально прав оказался Бронштейн — конкуренты действительно пересилили социализм. Но на самом деле именно предложение Джугашвили позволило накопить силы для преодоления нескольких сильнейших ударов тех же конкурентов, тогда как курс Бронштейна привёл бы к подобному же удару существенно раньше, когда сил для их отражения заведомо не хватало. Задавить социализм удалось куда позже — и приёмами, каких в момент дискуссии не предвидели ни Бронштейн, ни Джугашвили, ни вся партия, ни даже предки тех, кому удалось одержать — надеюсь, временную — победу над нами, да и не столько по мотивам идейного противоборства, сколько в формате банальной конкуренции сверхдержав (а выйти на сверхдержавный уровень мы смогли как раз по курсу, предложенному Джугашвили: курс, предложенный Бронштейном, ни в каком варианте не сулил нам такого подъёма).

Но, к сожалению, когда изучаешь историю КПСС на первом курсе, все сведения о вариантах политического будущего ещё находятся глубоко на заднем плане. Тогда в школе проходили краткий курс общественных наук (он именовался «обществоведение»), но для анализа противоборства в той же истории КПСС столь краткого (и упрощённого под сознание школьников) курса не хватало, а полноценное понимание всех мотивов, порождающих внутрипартийные конфликты, отсутствовало именно потому, что первокурсники ещё не изучили вузовский — достаточно глубокий — курс общественных наук.

В результате от всего курса истории КПСС оставалось впечатление, что руководство партии с момента её Второго (а по сути первого содержательного, ибо Первый свёлся к провозглашению самого её существования) съезда в 1903-м и по меньшей мере до свержения Хрущёва в 1964-м (по понятным причинам в 1969–70-м годах, когда я учился на первом курсе, события после 1964-го преподавались очень сокращённо) представляло собою, как говорится, террариум единомышленников, где люди, совершенно во всём сходясь между собой по политическим вопросам, просто откровенно дрались за власть, и, в конце концов, один из них — естественно самый наглый, злобный и беспринципный — осилил всех остальных.

Только когда я уже в достаточно зрелом возрасте — на пятом десятке лет — занялся изучением той эпохи заново, будучи уже укомплектован серьёзными вузовскими сведениями по всем общественным наукам (я, конечно, за прошедшие годы многое из институтского курса подзабыл, но всё-таки основное ещё помню), когда снова погрузился в рассмотрение всего комплекса актуальных тогда (и во многом сейчас) вопросов, я наконец-то смог понять: дело было вовсе не в интригах — решались серьёзные стратегические вопросы, и даже личные выпады свидетельствуют не о чьём-то интриганстве, а о накале страстей по этим принципиально важным вопросам. Соответственно, только тогда я смог понять, что же на самом деле происходило в стране в один из самых бурных периодов её истории. А те, кто, как я в советскую эпоху, после вуза не возвращался к самостоятельному рассмотрению этих событий, так и остались искренне верующими в мифы о кррррровавом тиррррране™ Сталине и благоррррродном добррррряке™ Бухарине.

Николай Иванович Бухарин (1888.10.09–1938.08.15) в своих трудах времён Гражданской войны — вроде, например, «Программы коммунистов (большевиков)» (1918), «Азбуки коммунизма» (1919, совместно с Евгением Алексеевичем Преображенским (1886.02.28–1937.07.13)), «Экономики переходного периода» (1920, совместно с Георгием Леонидовичем Пятаковым (1890.08.18–1937.01.30)) — говорил, между прочим, о необходимости трудовой повинности для представителей бывших эксплуататорских классов или даже массового их истребления. Не правда ли, благородная доброта?

Своими трудами он, в частности, доказал, что с марксизмом не в ладу и толком не понимает саму концепцию классов и классовой борьбы. Класс — место в общественном разделении труда. Ликвидация класса — изменение общественного разделения труда таким образом, чтобы это место исчезло, но никоим образом не физическое истребление представителей этого класса. Наоборот, весь мировой опыт показывает: явное большинство представителей ликвидированных классов довольно быстро находит себе места в другом обществе. Достаточно сказать, что во время Гражданской войны у нас больше офицеров, получивших свои звания ещё в имперское время, воевало в Красной армии, чем в Белой. Это, правда, породило, в свою очередь, серьёзные споры: в какой мере можно доверять таким военспецам. Но, как показала история, они большей частью служили, как говорится, не за страх, а за совесть.

То, что Бухарин говорил о массовом физическом истреблении представителей эксплуататорских классов, доказывает: сути марксизма он не понимал, а воспринимал только стандартные формулы. Из этого, в свою очередь, становятся понятны все его дальнейшие колебания в ходе последующего развития нашей страны. Конечно, не ручаюсь, что все обвинения в его адрес, прозвучавшие на Третьем Московском процессе (1938.03.02–13) достоверны — но по крайней мере понятно: был у него потенциал, способный довести его до открытого силового противостояния с былыми коллегами по партии просто потому, что он реально не понимал многие ключевые вопросы деятельности страны. Кстати, судьба Пятакова, осуждённого на Втором Московском процессе (1937.01.23–30), и Преображенского, чьё последнее уголовное дело Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела 1937.07.13, тоже становится яснее после изучения их совместных с Бухариным трудов и сопоставления этих трудов с основами общественных наук.

Можно точно так же разбирать и многих других тогдашних деятелей государства и партии (в ту пору слитых, по сути, воедино), но думаю, даже этого одного примера достаточно, чтобы получить некоторые представления о том, каким образом различие политических взглядов приводит к конфликтам, а не — наоборот — конфликты приводят к разногласиям в политических взглядах.

Но именно это (как я теперь знаю, превратное) впечатление — что тогдашние конфликты по большей части всего лишь маскировали чистую борьбу за власть — создаётся как раз в результате того, что в данном случае наша — сложившаяся в общих чертах в нескольких германских государствах в середине XIX века и доведённая до совершенства в СССР к середине XX века — система образования отступила от своего вполне разумного стандарта движения от общего к частному и стала изучать частные вопросы прежде общих. Прав был Владимир Ильич Ульянов (1870.04.22–1924.01.21), когда предупреждал: тот, кто пытается решать частные задачи, не разобравшись сперва с общими, обречён на каждом шагу натыкаться на последствия этих общих задач, не имея даже представления о том, как с ними справиться.

Не знаю, что вызвало эту ошибку в выборе последовательности изучения общественных наук: возможно, желание скорейшей общественной индоктринации, то есть знакомства молодых людей с тем комплексом взглядов, который в данном обществе считается верным; возможно, отголосок каких-то не известных мне пока политических споров. Но, во всяком случае, выбор оказался ошибочен — и эта ошибка, в конечном счёте, привела к тому, что толком защищать советскую власть было некому. Причём первыми от неё отвернулись как раз люди с высшим образованием — те, кто в наибольшей мере изучил ту самую историю КПСС и, по идее, как раз и должен был в наибольшей мере понимать, что и почему надо защищать.