Ложные противопоставления: к одной креативной рекламе

Ложные противопоставления: дело не в точке зрения

Недавно довелось мне в очередной раз побывать в штаб-квартире молодёжной организации «Сеть» (с удовольствием сотрудничаю с нею, начиная с 2013.11.07) — в одном из бывших газгольдеров бывшего Московского газового завода (впоследствии завод газовой арматуры, а теперь бизнес-центр «Арма») за спиной Курского вокзала Москвы. Рядом с другим газгольдером обнаружил стенд, подписанный радиостанцией КоммерсантЪ-ФМ. На нём — десяток пар названий, разделённых союзом «или». По очевидному замыслу авторов, эти пары должны доказать: одно и то же явление можно оценить прямо противоположными способами — в зависимости от точки зрения.

Меня эти противопоставления заинтересовали тем, что все они — ложные. Элементы пар описывают разные явления. Это, впрочем, не удивительно: как известно из науки логики, невозможно из правильных предпосылок правильными рассуждениями получить ошибочные следствия, а посему каждый защищающий ложную идею (в данном случае — насколько я знаком с позицией издательского дома «КоммерсантЪ» — идею благотворности неограниченной свободы личности безо всякой оглядки на общество) обречён использовать ложные исходные положения и/или рассуждения.

Ниже приведены (в алфавитном порядке) все противопоставления с рекламного плаката и указания на реальное (на мой взгляд) положение дел.

Аннексия или Воссоединение

Воссоединение отличается от аннексии тем, что происходит по добровольному волеизъявлению населения воссоединяемых территорий, а не только по воле одной из сторон процесса. Скажем, 2014.03.16 жители Крыма вполне отчётливо и безо всякого внешнего принуждения выразили желание войти в состав Российской Федерации, что и было исполнено. А, например, поглощение Польшей 1938.10.01 Тешинской области Чехословакии произошло безо всяких попыток выяснить мнение местных жителей — и потому признано аннексией.

Народное волеизъявление возможно не только в форме референдума, но и через решение структур, обладающих полномочием выражать волю народа. Так, в 1870-м году Германия — за исключением Австрии — воссоединилась без какой бы то ни было процедуры выяснения воли народа, просто по решению тогдашних монархов многочисленных германских государств, но никто не счёл происшедшее аннексией хотя бы одного из субъектов процесса. В 1919-м свежеизбранный (1919.02.16) после распада империи парламент собственно Австрии в самом начале своей деятельности постановил просить остальную Германию о воссоединении — и никто не счёл решение не соответствующим воле австрийцев: победители в Первой Мировой войне просто включили в мирные договоры с Германией (Версаль, 1919.06.28) и Австрией (Сен-Жермен, 1919.09.10) прямой запрет на воссоединение, а победители во Второй Мировой войне подтвердили его (этот запрет считаю столь же несправедливым, как и запрет победителями в Третьей Мировой войне воссоединения Украины с остальной Россией; полагаю, рано или поздно оба запрета будут отменены), но когда 1938.03.12 германские войска вошли на австрийскую территорию, никто на Западе не попытался сослаться на договоры 1919-го года (на всякий случай воля народа всё же была явно выражена референдумом 1938.04.10 в обеих частях немецкого государства; за воссоединение проголосовали — по официальным данным — в Германии 99.08%, в Австрии 99.75%).

Говорить об аннексии можно, только если одна из сторон испытывала насилие. Так, вышеописанное воссоединение (как говорили сами немцы, аншлюс, то есть подключение) немецких земель, хотя и опиралось на давнее решение парламента Австрии, но случилось после длительного давления германских властей на австрийские, что и дало впоследствии основание отменить его. А вот в трёх прибалтийских республиках в 1940-м году советские войска хотя и присутствовали в момент первых за многие годы выборов, но всего лишь не позволяли местным диктаторам — в Латвии 1934.05.15–1940.07.21 Карлису Аугустсу Вилхелмсу Индриковичу Ульманису (1877.09.04–1942.09.20), в Литве 1926.12.17–1940.06.15 Антанасу Йонасовичу Смятоне (1874.08.10–1944.01.09), в Эстонии 1934.03.12–1940.06.21 президенту Константину Якобовичу Пятсу (1874.02.23–1956.01.18) и фактически не менее значимому в принятии местных властных решений министру обороны Йохану Яаковичу Лайдонеру (1884.02.12–1953.03.13) — применить регулярные войска против народных манифестаций и/или для срыва голосования (а сил одной полиции — даже вместе с боевиками местных нацистских организаций — не хватало для противостояния громадному большинству народа): состав парламентов определили сами голосующие, протестуя против предшествующего господства откровенно фашиствующей буржуазии, и понятно, что все три парламента во избежание реванша фашистов проголосовали за возвращение своих родных земель в состав исторической России (увы, нынче там вновь господствуют столь же откровенные буржуазные фашисты — и столь же, как прежние, пресмыкаются перед вожделенным Западом). Аналогично и в Крыму вооружённые силы РФ, находящиеся там по договору с властью Украины, не вмешивались в ход голосования и предшествующей ему агитации, но только воспрепятствовали возможному исполнению расположенными там же вооружёнными силами Украины заведомо преступного по украинскому же закону приказа о применении против местных жителей (по законам большинства стран, считающих себя демократическими, действовать внутри страны вправе только силы, подчинённые министерству внутренних дел, но не министерству обороны), так что волеизъявление Крыма было свободным и нет никаких оснований объявить его воссоединение аннексией.

Для полноты картины упомяну ещё две формы объединения территорий — временную оккупацию и постоянную колонизацию. От воссоединения и аннексии они отличаются тем, что жители территорий не обретают равные права (а зачастую неравноправны и выходцы из разных частей государства, проживающие в одном регионе). В СССР права всех граждан были формально едины, так что ни оккупация, ни колонизация не имела места юридически. Фактически же права жителей большинства периферийных регионов были даже шире прав жителей центра России, так что о советской оккупации могут говорить не прибалты или, например, грузины, но только сами русские.

В любом случае спутать аннексию, воссоедининение, колонизацию, оккупацию может только человек, не знающий — или не желающий знать — ни азы международного права, ни реальный ход обсуждаемых событий.

В или На

Здесь очевиден намёк на усиленно пропагандируемое украинскими сепаратистами выражение «в Украине» вместо русской литературной нормы «на Украине». Впрочем, форма «в Украине» встречается даже у основоположника нормы: Наше Всё употреблял её по соображениям стихотворного ритма — и писал «в Украйну». Зато Украинское Всё употреблял «на» куда реже, чем «в». Впрочем, у Тараса Григорьевича Шевченко (1814.03.09–1861.03.10) и слово «украинец» не встречается ни разу: он считал жителей своих родных краёв вполне русскими, да и всю свою прозу — включая личный дневник — писал не на диалекте родной деревни, а на вполне литературном русском.

Происхождение спора очевидно: когда слово «окраина» — да ещё в старорусском (или современном польском) произношении — объявляется названием государства, очень хочется подчеркнуть эту государственность употреблением предлога, традиционно используемого с названиями политических объектов (в Германию, в Китай), а не географических (на Ставрополье, на Кубу). Но в большинстве европейских языков (в том числе и русском, включая его диалект, ныне именуемый украинским языком) сохранилась идущая ещё от поляков традиция «на» — ведь для самих же поляков это была всего лишь окраина их Жечи Посполитей — Общего Дела (это дословный перевод латинского res publica). Забавно, что в тех же языках «Крым» употребляется с предлогом «в»: это название (по самой правдоподобной версии, от слова qirim — ров: имеется в виду Перекоп, отделяющий полуостров от материка) сочинили тюрки, превратившие полуостров в единое государство.

Итак, ничто в языковой традиции не даёт оснований для выражения «на Украину». Примеры же вроде вышеупомянутого «на Кубу» доказывают: нет и политических причин требовать отличения государств предлогом «в». Следовательно, нет и предмета для противопоставления.

Вторглись или Заблудились

Здесь, очевидно, имеется в виду несколько случаев захвата вооружёнными силами и/или террористическими группировками Украины военнослужащих и/или деятелей других силовых структур Российской Федерации. С момента государственного переворота в Киеве 2014.02.22 тамошние террористы, возомнившие себя властью, предъявили уже около двух десятков реальных граждан РФ, схваченных в зоне проводимой Киевом террористической операции в восточной части Новороссии (а также несколько десятков ворованных, поддельных и отфотошопленных паспортов РФ). В том единственном случае, когда захвачен сразу десяток военнослужащих РФ, они сами уверяли, что заблудились.

В тот раз Украине так и не удалось предъявить оружие, принадлежащее захваченным. Зато у них были документы, по уставу подлежащие, насколько мне известно, сдаче на хранение в случае направления на враждебную территорию. Да и захвачены они в грузовом автомобиле, приспособленном для перевозки людей, а не на каком-нибудь средстве перемещения в боевой обстановке вроде боевой машины пехоты или хотя бы бронетранспортёра. Судя по всем этим обстоятельствам, они действительно заблудились или даже захвачены украинской диверсионной группой, заброшенной на территорию РФ.

Но даже независимо от характеристики данного конкретного происшествия следует спросить: почему авторы вопроса вообще предполагают, что войска РФ вторглись на Украину? В первые месяцы киевской агрессии против Донецкой и Луганской народных республик ещё можно было делать вид, что бандиты и покорившиеся им солдаты воюют против злобных русских агрессоров, хотя любой знакомый с ходом сражения 10 (из 70) тысяч военнослужащих 58-й общевойсковой армии РФ против 17 (из 29) тысяч военнослужащих Грузии на территории Южной Осетии в ходе Олимпийской войны 2008.08.08–2008.08.12, уже тогда прекрасно понимал возможный ход и результат действий вооружённых сил РФ на Украине. Теперь же — когда три десятка боевых самолётов РФ за месяц, начиная с 2015.09.30, сокрушили практически все стационарные сооружения и боевую технику организованных Соединёнными Государствами Америки с Саудовской Аравией террористических группировок, до того уже поставивших под свой контроль 4/5 территории и 1/5 населения Сирии — даже при очень большом желании невозможно притворяться, что украинским разбойникам противостоит ещё кто-то, кроме ополчения из граждан, решившихся защититься от нацистского беспредела.

Правда, теоретически не исключено, что Российская Федерация помогает соотечественникам советом, а то и чем-то необходимым для эффективного действия вооружений и боевой техники, захваченных ополченцами в бою и на складах. Кроме того, практически достоверно известно, что несколько военнослужащих РФ ушли в отставку и/или долгосрочные отпуска, чтобы помочь сражающемуся за свою свободу Донбассу. А уж количество бывших российских военных, перешедших на мирную работу задолго до киевского переворота и теперь вспомнивших былые навыки, вряд ли поддаётся учёту. Но всё это ни по здравому смыслу, ни по букве и духу международного права невозможно классифицировать как вторжение.

Итак, российского вторжения на Украину нет. Следовательно, противопоставление на плакате — между воображаемым и реальным — ложно.

Креативный класс или Пятая колонна

Здесь сомнительно уже само существование креативного класса.

Русский язык заимствует иностранные эквиваленты отечественных слов либо в качестве точных терминов, либо для отличения каких-то оттенков смысла. Вот и эта латинская форма вошла в наш обиход, насколько я могу судить, не как точный синоним русского слова «творческий», а как ироничное обозначение имитации творчества, не наделённой ключевыми чертами оригинала.

В частности, постмодернизм — основа идеологии креативщиков — объявляет: всё, что можно придумать, уже давно придумано, и теперь надо не пытаться создать нечто небывалое (и уж подавно незачем создавать небывалое и в то же время осмысленное), а комбинировать неожиданным образом куски давно известного. На мой взгляд, это — слабая попытка оправдать творческую импотенцию. Но её поддерживает сплочённое взаимоуважение постмодернистов, их умение посвящать друг другу восторженные рецензии, раздавать в своём узком кругу ограниченных людей премии от щедрых спонсоров, заворожённых заклинаниями об их глубоком чутье, способном даже в этих навозных кучах плодов бесплодия разглядеть жемчужные зёрна, непостижные здравому смыслу, неощутимые в трезвом уме и твёрдой памяти.

Автор термина «креативный класс» имел в виду тех, кто зарабатывает на жизнь творческой деятельностью, но на мой взгляд неоправданно расширил представление о спектре такой деятельности. Например, по собственному опыту работы программистом (и постановщиком — разработчиком алгоритмов для программирования) смею заверить: даже в 1972–1995-м годах, когда я собственноручно писал (в основном — далеко не тривиальные) программы и исправлял ошибки в чужих (в основном системных, то есть тоже не тривиальных), по меньшей мере 3/4 специалистов этого профиля занимались почти механическим трудом по известным и хорошо отработанным правилам, не внося в работу ничего такого, что требовало бы вдохновения. Судя по доходящим до меня рассказам о современных кодировщиках (уже даже не программистах), с тех пор доля нетворческого труда (и доля занимающихся им людей) в этой профессии заметно выросла. Мой личный опыт участия в самодеятельных театрах в юности и телесериалах в наши дни, наложенный на многолетнее личное знакомство с несколькими живописцами, позволяет счесть весьма значительную часть нынешних актёров и художников людьми никоим образом не творческими. С другими специальностями, обычно включаемыми в креативный класс, я знаком несравненно меньше, чем с программированием и даже с живописью, но в рамках моих скромных сведений подозреваю, что лица творческого труда в этих специальностях также вряд ли составляют большинство.

Какое поведение — естественное для человека, заведомо не способного полноценно исполнять роль, ожидаемую от него обществом? Очевидно, он поначалу пытается имитировать желаемое, затем начинает верить, что справляется с обязанностями, затем ставит под сомнение критерии оценки своего труда, а под конец начинает сомневаться в разумности устройства общества, чьи ожидания не может оправдать. Во все времена и у всех народов явно бездарные поэты, художники, актёры были в числе главных борцов со «свинцовыми мерзостями» жизни, хотя чаще всего не были способны даже придумать выражения вроде упомянутых «свинцовых мерзостей»: автор этого словосочетания Алексей Максимович Пешков aka Максим Горький (1868.03.28–1936.06.18), как ни относиться к его биографическим и политическим зигзагам, несомненно входит в число лучших русских писателей.

Так, в числе обвинителей Сократа Софронисковича Алопеке (около 469–399 до нашей эры; название дема — первоначально племени, а потом юридически отдельной части народа Афин — алопеке, из которого вышел философ, переводится «лысый»; обширную лысину Сократа упоминают все, кто оставил воспоминания о нём) — не только кожевенник средней руки Анит, но и слабый на фоне Сократа оратор Ликон, и молодой, честолюбивый и по всеобщему признанию посредственный трагический поэт Мелет. Один из творцов Великой Французской буржуазной революции Люси-Семплис-Камиль-Бенуа Жан-Бенуа-Николаич Демулен (1760.03.02–1794.04.05) до того, как 1789.07.12 призвал народ к оружию, а 1789.07.14 к походу на Бастилию, был штатным адвокатом при парижском парламенте (так во Франции до революции назывались высшие региональные суды) и сильно заикался (для адвоката — явное противопоказание к профессии). Один из активнейших советских разработчиков украинского языка Николай Григорьевич Фитилёв (1893.12.13–1933.05.13), писавший под псевдонимом Мыкола Хвыльовый (Николай Волновой), открытым текстом призывал максимально дистанцироваться от общерусской культуры и даже забыть большинство уже накопленных творений жителей юго-запада Руси, дабы создать узкую нишу, избавленную от конкуренции с громадным числом творцов, уже накопившихся в русском народе и русской истории. Среди нынешних российских актёров, усердствующих в антироссийской риторике, большинство — не выдающиеся исполнители главных ролей в явных шедеврах (есть и такие — но всё же немногие), а сериалисты, много лет у разных режиссёров играющие самих себя независимо от предлагаемых обстоятельств, и мастера эпизода.

Нехватка собственных творческих способностей не позволяет креативщикам ни понять причины своего неприятия обществом, ни сформулировать желательные для них изменения самого общества. Они полагают весь народ слишком примитивным, чтобы понять возвышенный дух их кружков взаимовосхваления, а оптимальным вариантом переустройства страны — что-то из обширного набора зарубежных примеров (хотя любая страна формируется под действием стольких местных обстоятельств, что ни один иностранный образец не будет ей впору, и подгонка под него заведомо ухудшит положение во множестве аспектов — в том числе и не заметных при нормальной жизни).

Итак, в этом пункте плаката сопоставлены не противоположные понятия, а синонимы. Креативный класс в нынешней трактовке этого понятия обречён быть пятой колонной — совокупностью людей, готовых на любые (в том числе и преступные) деяния ради изменения общества, где они живут, по зарубежному образу и подобию (а потому в интересах зарубежья).

Независимость или Изоляция

Государство, независимое от других, может изолироваться без ущерба для себя: такая возможность — нагляднейшее подтверждение независимости.

Впрочем, возможность — не обязательность. Как известно, разделение труда повышает его производительность. Поэтому зачастую выгоднее получать от других нечто, что можно было бы сделать у себя, взамен делая для других нечто, что могли бы сделать они. Такая зависимость безопасна, пока взаимна — пока все участники обмена понимают, что проигрывают в случае отказа от него.

Государство, зависимое от других, также может изолироваться, если полагает, что зависимость налагает на него бремя худшее, нежели усилия, необходимые для выживания в одиночку. Скажем, Корейская Народно-Демократическая Республика сочла, что идти по примеру былых союзников — Китайской Народной Республики и осколков Союза Советских Социалистических Республик — на поклон к Соединённым Государствам Америки слишком рискованно: места на мировом рынке могут и не дать (южная половина Кореи — Корейская Республика — до начала войны СГА во Вьетнаме жила куда хуже северной, и только в роли американской тыловой базы получила возможность зарабатывать), а систему социального обеспечения граждан придётся разрушить. Никто — даже среди руководителей самой КНДР — не считает её совершенно независимой: любому специалисту ясны пути улучшения её благосостояния путём отказа от изоляции. Но вот побочные эффекты продвижения по этим путям даже при самом поверхностном анализе выглядят неприемлемо.

Зависимость без изоляции — столь частый и очевидный случай, что его здесь и рассматривать незачем.

Итак, возможны — и встречаются на практике — все четыре возможных варианта сочетания (не)зависимости с (не)изоляцией. Следовательно, понятия, вынесенные на плакат, никоим образом не связаны между собою, а потому их противопоставление бессмысленно.

Ополченцы или Сепаратисты

Вряд ли авторы плаката имели в виду советское народное ополчение 1941-го года, прямо противостоявшее расчленению родины, или сепаратистов конголезской провинции Катанга, опиравшихся (1960.07.11–1963.01.15) на местные гарнизоны регулярных войск и помощь Бельгии, чьей колонией Конго было до 1960.06.30. Очевидно, противопоставление намекает на вооружённые силы Донецкой и Луганской народных республик, отказавшихся подчиниться Киеву. Назвать этих ополченцев сепаратистами невозможно уже хотя бы потому, что сепаратисты сидят как раз в Киеве.

Любому не слишком предвзятому исследователю очевидно: украинцы — столь же неотъемлемая часть русского народа, как, например, архангелогородцы, уральцы, белорусы, кубанцы. Всё своеобразие украинского языка, украинского танца, украинского узора вышивки и тому подобных проявлений культуры вполне укладывается в спектр русских местных диалектов, плясок, узоров и так далее. Полуторавековые усилия нескольких государств — Австрии, Польши, СССР, Украины — по воплощению старой польской концепции «Украина — не Россия» не дали видимого результата.

Более того, изготовленная ценой множества мучений (от советского исключения из партии за невладение свежесочинённым украинским языком до австрийских концлагерей и повешений за именование себя русином, то есть русским) культура по сей день чужда явному большинству граждан государства, чья независимость провозглашена 1991.08.24 и подтверждена референдумом 1991.12.01. Достаточно напомнить результат, полученный легендарной социологической фирмой Gallup, чей основатель Джордж Хорас Джордж-Хенрич Гэллап (1901.11.18–1984.07.26) признан основоположником современных методов опроса для исследования (а не для изменения!) общественного мнения. В 2008-м году фирма изучала положение дел на постсоветском пространстве. Показателей учитывалось много, вопросов подготовили многие десятки. Пришлось напечатать анкеты для заполнения самими опрашиваемыми (в присутствии сотрудников фирмы, дабы с одной стороны консультировать тех, кто не поймёт все вопросы сразу, а с другой стороны, убедиться, что отвечает один человек, причём именно тот, кого выбрали по строгим социологическим правилам обеспечения представительства в опросе всех особенностей народа). Напечатали на двух языках — обычном литературном русском и титульном языке той местности, где шёл опрос (в Таджикистане — на таджикском, в Башкирии — на башкирском…) — и предоставили каждому опрашиваемому возможность самостоятельно выбрать бланк. На Украине 5/6 опрашиваемых заполняли русские бланки — то есть по родному и повседневно используемому языку они несомненно русские (по этому опросу только в Белоруссии доля русских больше: 93%). И это при обязательном с начала 1920-х годов изучении украинского языка во всех школах республики (от него можно было освободиться только по явной слабости здоровья, вынуждающей сократить объём обучения в целом), при большей доступности в советское время особо интересных книг в украинских переводах (на русском их раскупали куда быстрее), при постсоветском методичном переводе русского языка в разряд иностранных…

Создатели концепции украинства не скрывали своих намерений. Например, польский историк и политик (а под старость ещё и священник) Валериан Анджеевич Калинка (1826.11.20–1886.12.26), изучая в 1864-м причины провала очередного (1863) польского мятежа, писал: «Между Польшей и Россией живёт огромный народ, ни польский, ни российский. Польша упустила случай сделать его польским, вследствие слабого действия своей цивилизации. Если поляк во время своего господства и своей силы не успел притянуть русина к себе и переделать его, то тем меньше он может это сделать сегодня, когда он сам слабый; русин же стал сильней, чем прежде… Контрнаступление Востока на Запад, начатое бунтом Хмельницкого, катится все дальше, и отбрасывает нас к средневековой границе [династии] Пястов. Окончательный приговор ещё не пал, но дело обстоит хуже некуда. Как нам защитить себя? чем?! Силы нет, о праве никто не вспоминает, а хвалёная западная христианская цивилизация сама отступает и отрешается… Быть может, в отдельности этого русского (малорусского) народа. Поляком он не будет, но неужели он должен быть Москалём?! Сознание и желание национальной самостоятельности, которыми русины начинают проникаться, недостаточны для того, чтобы предохранить их от поглощения Россией… Пускай Русь останется собой и пусть с иным обрядом, но будет католической — тогда она и Россией никогда не будет и вернётся к единению с Польшей. Тогда возвратится Россия в свои природные границы — и при Днепре, Доне и Чёрном море будет что-то иное… А если бы — пусть самое горшее — это и не сбылось, то лучше [Малая] Русь самостоятельная, нежели Русь российская. Если Грыць не может быть моим, то да не будет он ни моим, ни твоим! Вот общий взгляд, исторический и политический, на всю Русь!»

Вдобавок сами поборники независимости Украины не скрывают, что имеют в виду независимость её исключительно от остальной России. Они воевали в рядах австрийской армии, при этом гордо называя себя сечевыми — то есть казацкими, борющимися за свободу — стрельцами. Они в 1919-м заключили с Польшей соглашение, позволившее полякам вторгнуться на Русь и оккупировать до 1939.09.17 значительную часть земель, именуемых Украиной. Они служили нацистской Германии всеми доступными способами, включая истребление сородичей во избежание предоставления пропитания антигерманским партизанам. Они раболепно прислушиваются к советам эмигрантов в Канаде. Они готовы безоговорочно подчиняться любому капризу Соединённых Государств Америки. Они учинили государственный переворот ради подписания кабальнейшего соглашения об ассоциации с Европейским Союзом, обрекающего практически всё хозяйство Украины на разорение и распродажу, а граждан на безработицу или в лучшем случае обслуживание заезжих туристов всеми способами, включая постельные. Они по первому намёку из Вашингтона или Брюсселя прерывают поставки в Российскую Федерацию любого товара, даже если его невозможно продать никуда больше и приходится закрывать производство.

Итак, Украина — затея сепаратистская в самом строгом смысле слова: попытка разделить единый народ. Ополченцы Донбасса (и, надеюсь, в скором будущем других регионов Украины) — не сепаратисты, а как раз борцы против сепаратизма, за скорейшее воссоединение России.

Свобода или Вседозволенность

Философскую формулу «свобода — осознанная необходимость» несколько советских поколений узнали из трудов Маркса. Но насколько я могу судить, он (как и во многих других случаях) всего лишь удачно вплёл в ткань собственных рассуждений концепцию, возникшую задолго до него.

Если осознаёшь, какова твоя цель и как ограничен набор путей к ней, можешь в пределах этих ограничений действовать свободно. Если же не понимаешь необходимых условий, будешь на каждом шагу натыкаться на острые углы, и ни о какой свободе даже речи быть не может. Первобытный охотник или кочевник, на первый взгляд совершенно свободный в выборе направлений и распорядка движений, фактически привязан к строжайше определённым — без его участия! — обстоятельствам и не может даже вообразить себе свободу хотя бы нынешнего офисного планктона или конвейерного рабочего, не говоря уж о свободе учёного, инженера, публициста…

Выбор цели и определение пути к ней — то, что в философских спорах обозначают «свобода для». Но известна и «свобода от». Увы, различие этих понятий очевидно далеко не каждому — хотя принципиально важно. Второй вариант свободы — отсутствие ограничений в чистом виде, без конкретных намерений — как раз и означает вседозволенность с плаката. Но субъективное дозволение вовсе не гарантирует устранение объективных препятствий с дозволенного пути. Пойдёшь по нему — рискуешь набить об эти препятствия множество синяков и шишек, а то и вовсе убить себя об стену. Шауль Иродионович Вениаминов (родившийся в пределах с 5-го по 10-й год и казнённый в пределах с 63-го по 68-й год), более известный нам как апостол Павел, по этому поводу сказал: «всё мне позволительно, но не всё полезно» (1-е послание к коринфянам, глава 6, стих 12, причём эти же слова повторены в стихе 23 главы 10, так что автор, очевидно, считает их особо важными). Вседозволенность — «свобода от» — оборачивается жесточайшей несвободой.

Итак, в данной паре противопоставлены не два названия одного и того же явления, но два прямо противоположных и взаимоисключающих понятия.

Стабильность или Стагнация

Стагнация — застой, прекращение (или по меньшей мере недостаточность скорости) развития — неизбежно приводит к отставанию от тех, чьё развитие не прерывается. Разрыв между передовыми и отстающими рано или поздно порождает тяжелейшие потрясения (иной раз не только у отставшего, но и у обогнавшего — если тот использовал отставшего как опору). Стагнацию если и можно принять за стабильность — то очень ненадолго.

Опыт валютного кризиса капиталистического мира в 1967–1974-м годах показал: вопреки мнению последователей Джона Мэйнарда Джон-Невилловича Кейнса (1883.06.05–1946.04.21), рекомендовавшего подстёгивать производство товаров и услуг дозированным вбросом денег в хозяйство, при неумеренном употреблении данного средства стагнация в экономике вполне совместима с инфляцией в финансах (это явление получило даже специальное название — стагфляция). Как видим, и тут застой не означает стабильность.

А вот застой позднебрежневских времён вовсе не был экономическим. Скорость нашего развития заметно упала — но всё же оставалась существенно выше тогдашнего общемирового уровня: мы ощутили замедление только на фоне предшествующей скорости, вовсе непосильной и даже невообразимой в рыночных условиях (широко разрекламированные в 1960-е «немецкое чудо» и «японское чудо» куда слабее не столь прославленного «русского чуда»). Действительно серьёзной угрозой оказалась почти полная несменяемость руководителей, особенно в верхних слоях системы управления. Дело тут не столько в том, что «старый конь борозду не испортит, но и глубоко не вспашет», сколько в накоплении длинных очередей ожидающих продвижения по карьерной лестнице. В подобных обстоятельствах Жорж Жак Жакович Дантон (1759.10.26–1794.04.05) сказал: революция — это сто тысяч вакансий. Правда, он сам хотя и продвинулся благодаря революции на пост министра юстиции, но в конце концов угодил под суд вместе со своим помощником — вышеупомянутым Демуленом; казнили их вместе. Да и герои нашего ползучего государственного переворота, именуемого перестройкой, по большей части оказались отброшены на задворки истории. Но некоторым удалось преуспеть сверх всякого ожидания — и это в их глазах оправдывает неисчислимые бедствия, постигшие страну и народ в целом и по сей день не вполне преодолённые.

Зато подлинная стабильность в непрерывно меняющемся мире достигается только в движении. Велосипед тем устойчивее, чем быстрее крутятся его колёса. Удержать на ладони или на лбу многометровый шест можно, только парируя уклонения неустойчивой ноши от вертикали смещениями опоры — и чем чаще смещения, чем точнее они противодействуют уклонениям, тем неподвижнее кажется и сам шест, и тот, кто его держит.

Стагнация и стабильность — не разные названия одной картины, а прямо противоположные и противодействующие явления.

Цветная революция или Госпереворот

Всякая революция носит отчётливые черты государственного переворота. Меняется едва ли не весь руководящий состав (а те, чьи знания и навыки незаменимы, остаются в системе управления в качестве специалистов и советников, но их право принимать решения заметно ограничивается). Поэтому отличием революции признана замена не руководителей, а общественного строя — если не капитализма на социализм, то хотя бы монархии на республику.

Недаром большевики в первые десять лет своей власти чаще называли происшедшее 1917.11.07 переворотом, чем революцией: первое название вышло из употребления только после разработки планов развития страны, когда стало ясно, что общество изменилось решительно и во многих отношениях навсегда.

Бархатные революции, прокатившиеся по социалистическим странам в 1989–1991-м годах, заслуживают скорее названия контрреволюций: общественный строй менялся на предыдущий — уже, казалось бы, вполне изжитый. Тем не менее и здесь очевидны фундаментальные перемены.

А вот цветные революции не меняют ни способы организации производства, ни форму собственности, ни структуру власти (разве что парламентскую республику сменяет президентская или наоборот). Очевидно, революциями их можно назвать разве что в рекламных целях. Зато государственный переворот налицо. Причём очевиден и главный субъект этого переворота — американский манипулятор, захватывающий власть в стране руками своих марионеток.

Итак, цветная революция — именно государственный переворот без малейших признаков революции. В данном случае противопоставление возможно только исходя из наличия готовых обманывать или обманываться.

Цензура или Безопасность

Это намёк на недавние опросы общественного мнения, показавшие: большинство граждан РФ считает допустимым отказ от различных форм свободы слова в обстоятельствах, угрожающих стране и народу: например, блокировку сайтов агрессивного содержания и/или проверку электронной почты.

Конечно, цензура — далеко не единственный способ обеспечения безопасности. Тем не менее в рамках данного противопоставления можно считать, что речь идёт именно о тех формах безопасности, какие можно счесть цензурой. Но тогда следует напомнить: даже самая жёсткая цензура вовсе не гарантирует безопасность в каком бы то ни было смысле этого слова.

Так, в советское время цензура перекрывала поток антисоветских идей и сведений столь старательно, что в конце концов породила веру в сладость запретного плода. Теперь, когда мы его распробовали, видно: если бы тогда допускалась свобода полемики (а заодно — возможность выехать за рубеж не в туристскую прогулку по самым украшенным местам, а на серьёзную работу со всеми её сложностями), мы скорее всего справились бы с соблазнами, культивируемыми извне. Да и сейчас любой, кто регулярно читает зарубежные публикации о нашей стране и нашем народе (я довольно часто заглядываю на сайт http://inosmi.ru — там можно не только читать, но и обсуждать), постепенно проникается здоровым скепсисом относительно рассказов о доброжелательном, благополучном, щедром и мирном Западе.

Современные российские законы о борьбе с наркоманией, педофилией, однополым сексом сформулированы так криво, что по ним большинство форм объяснения опасностей этих видов поведения можно квалифицировать как их пропаганду. В результате всё, что можно сказать вслух — «ужас, ужас, ужас!» И заметная часть людей, не знакомых с угрозами, например, той же наркомании, может счесть предупреждения недостоверными — и втянуться в саморазрушение ещё до того, как ощутит его последствия. А уж по статье 282 уголовного кодекса РФ можно осудить любого, включая её авторов: не зря президенту пришлось недавно добиваться принятия отдельного закона, изымающего из сферы действия этой статьи хотя бы религиозные тексты, выдержавшие многовековую проверку опытом человечества на сравнительную безопасность.

Полезных форм цензуры, насколько я могу судить, существенно больше, чем вредных — особенно если цензоры ориентируются не только на букву инструкции, но и на дух здравомыслия. А уж секретность — неотъемлемую часть безопасности в условиях активного противостояния — и подавно никоим образом нельзя считать цензурой в обычном смысле — ограничением доступа граждан к опасным для них сведениям. Поэтому компоненты данного противопоставления нельзя счесть не только синонимами, но и антонимами. Оно — как и все прочие фрагменты данного плаката — просто ложное.