Общество

Корпорация юности. Ко Дню рождения комсомола

Для большинства моих читателей эта дата – 29 октября - не значит ничего

Для большинства моих читателей эта дата – 29 октября - не значит ничего.
И все же некоторые надеюсь, меня поймут.
Потому что некогда был и у них такой профессиональный праздник – день рождения комсомола.
Дальше будет очень много букфф, уж не обессудьте
Были времена – в этом неловко было признаваться, и многие стыдливо замалчивали комсомольское прошлое.
Я не стеснялась никогда.
Не потому, что так уж смела и принципиальна, просто считаю, что прийти в комсомол – было нормально и естественно для любого человека, решившего делать карьеру в политической ( и около того ) сфере в СССР в середине 80-х годов.
Другого пути – если вдуматься - не было.

Мнение о том, что в комсомоле работали исключительно дебилы и мерзавцы, сродни представлению из кондовых советский киношек о том, что все белогвардейцы таковы же.
Дебилы и мерзавцы.
Разумеется, в комсомоле были и те, и другие.
Но процент дебилов и мерзавцев, равно, как легкодоступных женщин и мужчин, готовых тащить в постель первую встречную секретаршу – был не бОльшим, чем в любых других профессиональных сообществах.
Просто о комсомольских загулах Юрий Поляков написал своё блестящее ЧП, а другим гулякам повезло меньше.
Или больше )

Кстати, сообщество было именно что профессиональным, а сам комсомол – по крайней мере – в ту пору, когда я пришла в райком, не чем иным, как огромной корпорацией, направления деятельности которой были многообразны и разнообразны - от организации развлечений (теперь это называется шоу-бизнесом) до организации процессов производства и бизнеса. Всё – в молодежной середе.
Да, это была корпорация- монополист, корпорация-монстр. Спорить о том, хорошо это или плохо, можно с тем же успехом, что дискутировать на тему: хорош или плох Газпром? Наверное - и то, и другое.
Совершенно очевидно, однако, что комсомол - тогда и Газпром - теперь - прекрасная управленческая и бизнес школа, и великолепный трамплин для карьерного роста.

Таков был комсомол в середине восьмидесятых.
Идеологией не пахло даже в самых отдаленных углах комсомольских архивов.
А вот управленческие процессы – складывались самые неожиданные.

Я пришла в комсомол случайно, сначала – просто взбунтовалась после рождения дочери и заявила семье, что не буду сидеть дома.
Семья отнеслась с пониманием, но работу постаралась подыскать – все равно – поближе к дому.
Поближе – оказалось Министерство авиационной промышленности.
Свёкр позвонил тогдашнему министру – Силаеву, и через пару недель меня взяли на должность референта заместителя министра, которую ввели только что. Не потому, что была в нужда таком персонаже – вполне хватало помощников и секретарей, а потому, что заместителю министра – как мне кажется – хотелось почувствовать себя немного секретарем ЦК.

Референты в ту пору были только в ЦК КПСС.
Потому – круг моих обязанностей был узок до неприличия, и очень скоро я начала тихо умирать со скуки.
Со скуки же, и потому, что комитет комсомола был рядом, на третьем, «правительственном» этаже главного министерского здания – я стала захаживать к комсомольцам на «чай-кофе-потанцуем».

И понеслось – сначала меня избрали в комитет комсомола, потом – заместителем секретаря, потом – освобожденным секретарем. Впрочем, в этом пункте моя комсомольская карьера вероятно должна была бы закончиться.
Потому, как дальнейший карьерный рост в аппарате а) женщины б) из ИТР в) из госструктуры (а не с производства) был практически невозможен.
Сейчас эта анкетная градация кажется дикой, и мне самой уже трудно поверить, что она была.
Но она была.

Строгая кадровая разнарядка на все номенклатурные должности, согласно которой в аппарате каждой твари должно было быть строго по паре. И комсомольские кадровики ломали головы «множа рабочих - на ИТР и вычитая женщин».
Словом – шансов у меня не было, но я особо не заморачивалась по этому поводу и даже поступила в заочную аспирантуру МГЮА и начала писать диссертацию.

Но в МГК КПСС пришел Борис Николаевич Ельцин.
Теперь это кажется забавным, но он всерьез появился в моей жизни – простите уж за пафос – именно тогда.
Разумеется, ничего не подозревая об этом.
В партийной номенклатуре Москвы стали происходить удивительные вещи, невиданные прежде или, по крайней мере, забытые со сталинских времен.

Ельцин начал свои знаменитые «зачистки».
Если мне не изменяет память, тогда он сменил две трети первых секретарей партийных райкомов, один из них – по-моему, первый Киевского района – выбросился из окна. Головы рангом пониже – облетали, как шишки в лесу, и в комсомоле, понятное дело – тоже.
Срочно требовалась «свежая кровь», ее искали лихорадочно, попирая инструкции и правила.
На этой волне я оказалась в райкоме, сначала – зав. организационным отелом, и позже – очень скоро - секретарем РК.
Надо сказать, что все что делал тогда Дед мне безумно нравилось, всюду будто бы высадили окна - по кабинетам гуляли сквозняки и казалось, еще немного - затхлый райкомовский дух выветрится вовсе, а вместо него…
Впрочем, так далеко я тогда не задумывались, просто получала удовольствие от того, что происходит, а более – того – от чувства своей причастности к происходящему.

Потом была известная партийная конференция, на которой Борис стал неправ, а вслед за ней - октябрьский пленум МГК, на котором он каялся, плакал и просил не исключать его из партии. Не исключили.
Ощущение было ужасное, но я уже была в обойме и – скажу откровенно - мне в этой обойме нравилось.
Потом, в 88-м году Рыжков, тогдашний союзный премьер подписал судьбоносное – во многих отношениях и для очень многих людей – постановление «О содействии хозяйственной деятельности ВЛКСМ», которое позволяло комитетам комсомола, учреждать коммерчески структуры – «молодежные коммерческие центры» и центры «научно-технического творчества молодежи», и – более того – все эти комсомольско-коммерческие образования на два года – с момента регистрации - освобождались от всех налогов. Теперь - размышляя о природе этого странно во многих отношениях эксперимента - я думаю, что в недрах ЦК в тот момент окончательно созрела мысль о необходимости принципиальных изменений в экономике, закон «О кооперации» был на подходе, но обкатать модель решили в комсомоле.

Потому – торопили и даже подстегивали.
Среди райкомов Москвы возникло негласное соревнование, кто больше создаст МКЦ.
На первом месте был, по- моему, Гагаринский район, на втором – мои Сокольники.
Кстати, фамилию Ходорковский, я впервые услышала именно тогда, тогда же и увидела МБХ впервые. Он был директором НТТМ какого-то района, иногда выступал на посиделках в Колпачном переулке. Ораторским даром, впрочем, не отличался. Говорил негромко, сбивчиво. Невысокого роста, толстенький, с усами. Особым успехом у аудитории не пользовался, и, ощущая это, сбивался пуще. Мне думается теперь, что приобретение Менатепом, потом, много позже того самого здания МГК ВЛКСМ в Колпачном переулке – было для МБХ покупкой знаковой. Больше – чем просто покупкой.
Но я отвлеклась.

В райкоме тогда творилось нечто невообразимое. Потому, что под крышу комсомола рванули едва ли все, кто решил рискнуть, то есть, по большей части – люди рисковые. Уголовники с золотыми зубами и характерными наколками на руках.
Холеные, почти респектабельные «цеховики», увидевшие хорошую возможность вывести из тени свой отлаженный бизнес.
Сумасшедшее изобретатели «вечных двигателей».

Молодые ученые, уставшие прозябать в своих НИИ. Альпинисты, которые хотели мыть окна высоток...
Кстати, первые в Москве платные общественные туалеты на Комсомольской площади тоже открыл молодежный коммерческий центра. Наш, Сокольнический. Взносы этого центра девочки из финансового сектора брезгливо называли «говёнными деньгами», но деньги, как известно…
Впрочем, особых денег я тогда не зарабатывала и не слишком рвалась – зарабатывать. Крепко сидел еще в сознании советский культ безбытности и поэзией нищеты. Думать о деньгах все еще казалось дурным тоном.
Да и были, честно говоря, сомнения.

Когда директор одного из наших центров предложил мне идти к нему замом, посулив неслыханную по тем временам зарплату в три тысячи рублей, я гордо ответила, что свою секретарскую - в триста тридцать, получаю и буду получать еще долго, а его три тысячи – завтра могут оказаться пшиком….
В исторической перспективе – это было конечно весьма недальновидно и, пожалуй, даже глупо, но - в ближайшей, оказалось почти пророческим.

Что, на самом деле, тогда произошло в ЦК я не знаю и поныне, но ситуация вдруг начала меняться.
Ясно было, что эксперимент решено было свернуть.
Причем показательно.

На молодежные коммерческие центры – в лучших традициях - двинули тяжелый каток правоохранительной системы. Уголовные дела возникали стремительно и необъяснимо, мы не понимали, по какому принципу выбирают очередную жертву.
Все происходило все в тех же «лучших традициях» - с обысками, допросами, изъятием документов.
Чтобы стал ясен размах происходящего, скажу только, что парой-тройкой только наших, сокольнических центров занималось 6 ГУ МВД СССР, под руководством незабвенного борца с прыгающими львами – генерал Гурова.
Надо ли говорить, от райкома потребовали полного и безусловного «содействия следственным органам» и более того – известной инициативы в деле разоблачения… Опять же, в лучших традициях. Времена, однако, уже были не те - мы хлебнули свободы, пусть и колченогой, горбачевской, но все же…Я заупрямилась. Нахамила какому-то полковнику, из гуровских замов, Гуров позвонил в райком партии.

Потом – разумеется – состоялся сакраментальный диалог: «Партийный билет на стол!» - «Не вы мне его давали!»
Дальше все было быстро, банально и ожидаемо.
Конечно, я проиграла, но - одновременно – это была моя победа.
Впрочем, не моя, конечно.
Это была победа новых времен, которые неумолимо надвигались.
Убрать меня по обычной - приличной - по партийным представлениям, схеме не получилось.
Народ заупрямился, формального голосования не получалось.
Потом начался совершенный сюр.
Из моего сейфа пропал партийный билет.
Он был там всегда, потому что никакой нужды в нем никогда не возникало, я не таскала его с собой в сумочке и не держала ночами под подушкой. Но когда пришло время платить очередные партийные взносы – билета не оказалось. Объяснить, что это значило тогда - теперешнему молодому люду практически невозможно. Они просто не понимают, о чем речь. Тем более, что дело было не в далеком, страшном 37-м, а каких-то двадцать с лишним лет назад, в перестроечном 90-м, о котором так славно ностальгируется порой…

И мне ностальгируется иногда.
Но - при всем при том - в недалеком 90-м, в иерархии партийных преступлений утрата партийного билета, все еще была - самым тяжким. Меня долго таскали по каким-то комиссиям и собеседованиям, сильно напоминающим допросы. Потом – в финале – была «комиссия старых большевиков». Там - совершенно отчетливо притом – я ощутила, как пахнут живые трупы – нафталином, волокардином и одеколоном «Шипр».
Дряхлые люди сверлили меня тусклыми глазами, прошелестел вкрадчивый вопрос “А может, вы вовсе не теряли свой партийный билет, а просто уничтожили его, поддавшись уговорам болтунов и щелкоперов? Теперь боитесь признаться в этом товарищам по партии?”

В этот момент во мне, наверное, проснулась генетическая память - возникло четкое ощущение, что в приемной уже поджидают молчаливые мужчины в полувоенных френчах.
Само собой, все кончилось не так страшно.
Но мера – все же - оказалась действенной. Мой мятежный райком испуганно притих.
Меня влепили выговор с занесением.
Однако ж, на пороге были другие.

Уже через пару недель я буду вести прямой эфир на радио "Юность", а в начале 91-го совершенно добровольно, и чувством - едва ли – не эйфории положу партийный билет на стол в парткоме тогдашнего Гостелерадио СССР.
И протащу на прямой эфир – пользуясь тем, что на часах шесть утра и высокое начальство сразу ничего не услышит, а когда услышит, дело будет сделано – опального Ельцина.
Но это будет уже в другой, новой моей жизни.
Она – впрочем – вряд ли сложилась бы так, как сложилась, не будь комсомола.
Потому и помню о том, что за день такой сегодня – 29 октября.
День рождения комсомола
Фото той поры.
В Сокольническом РК
С секретарём компартии Японии ))

Источник