Новый кризис

"Разглобализация": неизбежные последствия

Система способна нормально развиваться только при условии роста совокупного спроса

Январь, вопреки сложившимся представлениям, оказался богат на эпохальные политические события: инаугурация Трампа и его первые шаги в роли президента США, Всемирный экономический форум в Давосе и речь Си Цзиньпина на нём, утверждённый британским кабинетом министров план «жёсткого Brexit-a» и т.д. На этом фоне только ленивый не пишет о грядущих серьёзных изменениях в мировой экономической и политической системах.

Но в чём конкретно будут заключаться эти изменения, какова их суть? Несмотря на кажущуюся заурядность вопроса на него встречаются крайне разноплановые ответы: от отрицания всякого рода глобальных изменений ("Трамп и Brexit - лишь две победы популистов в своих странах, ничего не меняющие на системном уровне") и до краха глобализации и возрождения национальных государств XIX века. Ещё больший разброс мнений по вопросу о причинах этих процессов. Не имея ни малейшего желания в рамках этой статьи спорить с каждой отдельной точкой зрения, предлагаем взглянуть на эти события как на продиктованные объективными экономическими процессами, которые в свою очередь обусловлены капиталистической системой, в рамках которой они протекают. Подобный подход, как кажется, является хорошим стержнем и отправной точкой для дальнейших рассуждений. Итак, начнём.

Уже в начале прошлого века многим наблюдателям было вполне очевидно наличие империализма как системы враждующих за ресурсы и рынки сбыта субъектов: государств, корпораций и их союзов. Логика этой вражды прозрачна: больше ресурсов — больше возможностей, более стремительное развитие своей экономики, следовательно и более выгодное положение по сравнению со своими конкурентами, т.е. так воспеваемая либеральными экономистами конкуренция, только на глобальном уровне. Очевидно также и то, что ресурсы и рынки не бесконечны, и рано или поздно захватывать новые территории, ещё не включённые в мировую империалистическую систему, станет просто неоткуда. Долго ждать этого момента не пришлось и уже летом 1914-го года разразилась Первая мировая война. В этом смысле когда Ленин в 1916 опубликовал свою известную работу «Империализм, как высшая стадия капитализма» он не открыл ничего нового, а лишь обобщил и систематизировал описание очевидных вещей: классический капитализм свободной конкуренции закончился, весь мир поделён между империалистическими державами, оформились их союзы, между ними неизбежны противоречия, и война между этими союзами, полыхавшая на тот момент уже два года, это явно подтверждала.

Итогом этой войны, как известно из учебников истории, помимо краха четырёх империй стал ещё и масштабный передел колоний побеждённых государств в пользу победителей. И в это же время оформилась тенденция, ставшая ключевой в развитии мировой капиталистической системы вплоть до самого недавнего времени: формирование единого глобального рынка и единого глобального союза крупных капиталистов под зонтиком США (можно называть это по-разному: верхушкой мирового господствующего класса, кластером транснациональных корпораций, наднациональной элитой или как угодно ещё), т.е. неолиберальный проект глобализации. Наряду с устранением политических субъектов, препятствующих этому процессу, крупнейшие корпорации этих государств входили в этот союз на более-менее равных правах.

После Второй мировой войны происходит усиление США и ослабление Великобритании и Франции. Германия и Япония как государства утрачивают политическую субъектность, но при этом немецкий и японский крупный капитал инкорпорируется в упомянутый союз под политическим руководством США, которые становятся безоговорочным гегемоном капиталистического мира. Чуть позже происходит крах колониальной системы. Бывшие колонии Великобритании и Франции включаются в глобальный рынок, бывшие метрополии во многом теряют свою политическую субъектность, а крупный капитал этих метрополий получает почётное место в теперь уже едином мировом объединении. Устанавливается двухполярный мир.

Вторым полюсом этого мира был Советский Союз и то, что называлось Мировой системой социализма. В конце 80-х — начале 90-х происходит распад этого полюса. Оставим за рамками данной статьи обсуждение причин распада. Для нас важны последствия: устранён последний политический субъект, реализовывавший альтернативу глобализации под руководством транснационального капитала. Вспомните Фукуяму с его «концом истории». История, как мы видим, не остановилась, но победа неолиберальной модели глобализации была полной и безоговорочной. Но что дальше?

На полтора десятилетия, пока капиталистическая система переваривала соцлагерь, установилась идиллия: экономика ключевых капиталистических государств стремительно развивается, крупнейшие банки и корпорации ежегодно рапортуют о рекордных прибылях, Горбачёв — лучший немец и рекламщик пиццы, Ельцин и его «семибанкирщина» — лучшие друзья Запада и т.д. Некоторое представление о том как функционировал и из кого состоял конгломерат крупнейших транснациональных корпораций в это время можно почерпнуть из доклада Швейцарской высшей технической школы Цюриха от 2011 года, в котором был произведён анализ структуры собственности, т.е. взаимного участия корпораций в долях их дочерних структур. Согласно исследованию всего лишь 147 корпораций контролировали на тот момент ~40% мировой экономики. Среди них: британские, немецкие, французские, разумеется, американские, а так же японские, швейцарские, итальянские, голландские, канадские и даже китайские. И все мирно уживались в рамках однополярного мира и соблюдали правила, продиктованные гегемоном этого мира — Соединёнными Штатами.

Но вечно так длиться не могло, проблема во всё тех же базовых механизмах капиталистической экономики: система способна нормально развиваться только при условии роста совокупного спроса. В этом смысле спрос рождает не только предложение, но и экономический рост. Именно поэтому для империй XIX—начала XX веков так важен был захват новых рынков, именно поэтому США в 80х годах вынуждены были прибегнуть к Рейганомике — кредитному стимулированию спроса и именно поэтому сегодня происходят события, о которых говорилось в начале статьи.

Когда территориально расширяться больше физически некуда, а возможности кредитного стимулирования исчерпаны, начинается стагнация. Когда накопленные взаимные кредитные обязательства делают невозможным функционирование предприятий без, по крайней мере, сохранения доходов на предыдущем уровне, а предыдущий уровень невозможен, ввиду снижения спроса, паукам становится тесно в одной банке. Когда в этих же условиях начинают появляться структуры типа БРИКС и ШОС, требующие для себя большего куска пирога, чем они имеют сейчас, как показывает практика, неизбежными становятся открытые конфликты.

Вспомните слова Обамы, сказанные им после подписания ТТП, о том, что только США будут диктовать правила мировой торговли. Тогда это вызвало открытое негодование Китая. И вот 23-го января Трамп подписывает указ о выходе США из ТТП, а на самом деле о прекращении проекта ТТП как такового. И что это вызвало разрядку в отношениях между США и Китаем? Нет, скорее наоборот, они накалены ещё больше прежнего. Почему же так получается? ТТП (как и ТТИП) — это проект выхода из сложившейся ситуации, подразумевающий продолжение глобализации, где в выигрыше должны остаться крупнейшие корпорации подписавших стран, ценой смерти более мелких своих собратьев и закрытии этого рынка для китайских корпораций. А инициатива Трампа и группировок стоящих за ним — это альтернативный проект выхода из той же самой ситуации, закрывающий американский рынок не только для китайских, но и для японских и корейских корпораций, делающий ставку на создание для американского капитала привилегированных условий за счёт существующей политической, финансовой и военной мощи США. Как вы понимаете для Китая, существенно завязанного на американский рынок, оба варианта неприемлемы.

Brexit— следствие тех же самых экономических причин. Администрация Обамы взяла курс на подписание ТТИП с ЕС, одновременно с существенным ослаблением самой Европы: миграционный кризис, антироссийские санкции (около половины внешнеторгового оборота России до санкций приходилось на страны ЕС), многомиллиардные штрафы к Volkswagen и Deutsche Bank — всё звенья одной цепи. На каком-то этапе часть Британской элиты, очевидно, приняла решение покинуть Евросоюз, видимо, не в последнюю очередь именно потому, что для них дальнейшее нахождение в ЕС было несовместимо с жизнью. Это не значит, что победа этой линии, или победа Трампа, были предрешены, или тем более абсолютно детерминированы экономическими обстоятельствами. Но сама проблематика вокруг которой развивался этот конфликт продиктована экономикой, и вариантов решения этих проблем не так уж и много, как может показаться на первый взгляд.

В этой связи особо интересно выступление китайского лидера на ВЭФ в Давосе, которое коротко можно свести к одному основополагающему тезису: Китай готов взять на себя освободившуюся роль США — гегемона глобального союза крупного капитала. Логика здесь ясна: Китай, несмотря на озвученную ещё в 2008 году задачу на расширение внутреннего спроса и повышение покупательной способности населения, остаётся крайне экспортозависимой экономикой, для него сохранение доступа на глобальный рынок — это вопрос сохранения социальной стабильности. Именно поэтому Китай так активно продвигает проекты Азиатско-тихоокеанской зоны свободной торговли и Нового шёлкового пути. И вовсе не случайно сам же Си Цзиньпин назвал грядущее противостояние с США торговой войной. Глобализация, если понимать под ней наличие единого глобального рынка, в долгосрочной перспективе никуда не денется. Вопрос стоит о том, кто будет на нём торговать. За это, как и 100 лет назад, и будет вестись война.

Стратегии США и Китая понятны. Но что делать в этой ситуации остальным? Предположим, что Китайская инициатива будет поддержана пусть и расколовшимся, но пока ещё существующим глобальным объединением крупного капитала. Но смогут ли они все ужиться в рамках одного рынка, с учётом тех механизмов о которых я писал выше, тем более в условиях растущего аппетита Китая и закрытия крупнейшего рынка в мире — американского? Очевидно нет.

Страны или их объединения с порушенной либеральными реформами экономикой, т.е. имеющие очень малую долю мирового рынка в текущем раскладе сил, при этом обладающие достаточно большим внутренним рынком, позволяющим практически закрыться от остального мира и расти какое-то время за счёт импортозамещения, вполне могут воспользоваться этим вариантом. Евразийский экономический союз и УНАСУР — два возможных проекта в этом направлении. Но общей проблемой таких образований является подверженность всё той же логике развития капиталистической экономики, требующей постоянного роста спроса, что станет невозможным, когда ресурс внутреннего рынка будет исчерпан, а во внешнем мире останется несоизмеримо более сильный победитель начинающейся торговой войны между США и Китаем.

Очень туманные перспективы открываются перед Европейским Союзом. В идеальном для него варианте и в Германии и во Франции в результате выборов этого года у власти останутся силы, ориентированные на сохранение глобального союза крупного капитала, которые будут способны договориться с Китаем на приемлемых для себя условиях. Даже в этом случае европейские корпорации остаются без рынков США (ТТИП, по всей видимости, будет похоронен вслед за ТТП) и России, да и внутренний рынок очевидно будет сжиматься из-за падения уровня жизни населения, Brexit и уступок китайскому проекту Нового шёлкового пути. И повторимся: это наилучший для ЕС расклад.

Но в наиболее слабой позиции, конечно, окажется капитал стран, имеющих на текущий момент относительно крупные доли на мировом рынке и неспособных их сохранить ни путём переориентации на внутренний спрос, ни путём достижения приемлемых условий своего дальнейшего нахождения на глобальном рынке. Навскидку такими странами являются Япония, Южная Корея, Австралия, Мексика и Турция. Кому-то из них, скорее всего, удастся сохраниться: Министерство по делам сотрудничества с Россией в области экономики, учреждённое в правительстве Японии, недвусмысленные заявления министра торговли Австралии Стивена Сиобо ещё в ноябре прошлого года на саммите АТЭС в Перу, о том что Австралия заинтересована участвовать в Азиатско-тихоокеанской зоне свободной торговли, а не ТТП — это как раз шаги в этом направлении.

Но договориться получится не у всех. По аналогии с известным конкурсом стульев становится меньше, и на следующий круг перейдут не все. По настоящему интересный вопрос заключается в том, что будет после того как стул останется один, т.е. концентрация капитала дойдёт до своего естественного предела и дальнейший передел рынков просто не будет иметь эффекта.