— 29 мара, 2024 —
 
Общество

Об эвакуации духовности

​Просто после семидесяти лет официального атеизма и двадцати лет отсутствия официальной идеологии вообще — Россия дрейфует к среднемировому уровню духовности

Просто после семидесяти лет официального атеизма и двадцати лет отсутствия официальной идеологии вообще — Россия дрейфует к среднемировому уровню духовности.

Вначале новости духовности. Глава Чеченской республики Рамзан Ахмадович Кадыров обратился в Министерство Культуры Российской Федерации с просьбой исключить подведомственную республику из прокатного разрешения для кинофильма о личной жизни русского царевича конца XIX столетия.

Что тут стоит отметить. Во-первых, у Минкульта в последние недели накопилось множество просьб разного уровня официальности (включая депутатские запросы) о запрете в той или иной форме предстоящего кино.

Во-вторых, у Минкульта не имеется такой правовой функции, как запрет проката какого-либо фильма или невыдача ему/ограничение прокатного удостоверения по причинам оскорбительного содержания. Единственное, что в состоянии оценить Минкульт, будучи инстанцией — это правильность оформления заявки на прокат.

Поэтому, например, дурацкий и вполне оскорбительный американский фильм про послевоенный СССР «Дитя 44», прокат которого пару лет назад на майские праздники не состоялся — не попал на экраны вовсе не потому, что был запрещён (Минкульт так же вправе был это сделать, как объявить войну Англии). А потому, что сам дистрибьютор, оценив ситуацию, отозвал заявку.

Можно было бы сказать, что «в России сложился неофициальный консенсус, запрещающий показывать на экране и сцене» что-либо идейно невыдержанное. Но это не вполне так.

Просто вокруг некоторых произведений масс-культуры начинается кипеш, через который активные общественные партии обналичивают свои притязания. А вокруг других — нет.

Так, например, фильму «Холодное танго», снятому в классическом стиле репрессии-трагедии-лагеря-комиссары, ничто не помешало выйти в прокат в этом году 22 июня (да). Фильм был настолько беспомощен, что его никто не стал смотреть — но и кипеша вокруг картины не образовалось, потому что общественность (включая любителей кампаний против масс-культа) о нём даже не узнала.

Ничто не помешало, к слову, и прокату «Викинга» – хотя по формальным признакам он забористее любых матильд на порядок. Там тоже имеется правитель Русского государства, впоследствии канонизированный. И занимается он в кадре изнасилованиями, убийствами и употреблением наркотических и галлюциногенных веществ. Правда, всё это он делает, пребывая в язычестве — но ведь и последний российский император канонизирован не как праведник и не как мученик. А (после долгих внутрицерковных политических споров) как страстотерпец, беззлобно и кротко принявший трагическую свою судьбу после революции.

…К чему я это всё. Можно с уверенностью сказать, что в России нет «практики запретов» чего-либо по идейным соображениям. И нет, по крайней мере, пока — постоянных «общественных цензурных комитетов», которые бы придирчиво отслеживали культурно-общественную повестку и в случае подозрения на бездуховность, оскорбление чувств и пр. устраивали подозреваемым неприятности.

Другое дело — что такие «общественные цензурные комитеты» могут появиться. Во всяком случае, нынешнюю кампанию вокруг эполетно-альковной мелодрамы следует воспринимать именно как заявку одного из политических меньшинств на подобные цензурные полномочия.

И вот тут — начинается самое интересное.

Штука вся в том, что последние события в сфере условной «духовности» (начиная от молитвенных стояний против кино и заканчивая присуждением первой докторской степени по теологии) — вовсе не отдаляют нашу страну от условного Цивилизованного Мира.

Именно так трактуют отечественное «скрепостроение» светские пессимисты, изощряющиеся в печальном остроумии.

Однако реальность диаметрально противоположна.

На самом деле Россия таким образом лишь приближается к общественной повестке западных стран.

Потому что в любой нормальной западной стране присутствуют как обязательные элементы повестки:

1) Общественно-политические активные меньшинства, включая религиозные, которые то и дело разворачивают кампании и пикеты против каких-нибудь произведений масс-культа;

2) Неугасающая, тянущаяся уже два столетия свара вокруг допустимости теологии как официальной академической дисциплины (в каком-нибудь Гарварде есть и теологический факультет, и желающие его упразднить, и так — поколениями);

3) Непрерывные баталии вокруг соотношения светского характера государства и официального отправления религиозных практик, принятых у большинства граждан (включая президентов и премьеров).

Ну и так далее.

Просто после семидесяти лет официального атеизма и двадцати лет отсутствия официальной идеологии вообще — Россия дрейфует к среднемировому уровню духовности.

Тут, вероятно, стоит вообще уточнить, что из себя духовность представляет и каковы её границы.

Духовность, если обобщать — это непосредственный культурный и этический опыт граждан, личный и коллективный. В этом смысле привязка духовности к религии имеет скорее исторический характер: советская духовность тоже была, и отрицать это можно, но глупо.

В этом смысле духовность невозможно «ввести в законодательство» – поскольку формализация тут же переводит её из области непосредственного опыта граждан в сферу регулируемых извне норм поведения. Духовность же возникает строго изнутри — хотя, конечно, формы, которые она принимает, сильно зависят от созданного окружением контекста.

Поэтому, строго говоря, весь мир и решает непрерывно сложнейшую задачу: как сделать так, чтобы духовная жизнь граждан (совершенно необходимая для функционирования общества, поскольку одним уголовным кодексом жизнь не наладишь) не вырождалась во «вторичную дикость». И при этом не засыхала бы до состояния «обязательного хождения к мессе/ на политинформацию/ на пятничную молитву».

И в каждой стране, безусловно, существуют общественные партии, второй опасности не видящие в упор — а потому настаивающие, что некую общественную праведность можно и должно навязывать.

Но такую духовность мы почему-то наблюдаем в основном в странах, где половину населения укутывают в чёрные покрывала, а в качестве старинных красивых обычаев практикуются рабовладение и публичные казни. То есть — где в формальную публичную праведность упакована вполне ядрёная дикость.

С другой стороны, там и тогда, где и когда государство вовсе отстраняется от культурно-этической пропаганды — духовная жизнь граждан принимает формы настолько архаичные и простенькие, что такие государства долго не живут.

И поэтому государства успешные — сочетают в себе подчёркнуто светский характер с нескрываемой поддержкой «духовного агитпропа». То есть, говоря условно, открывают церкви в университетах — но при этом решительно защищают от «активистов нравственности» студента-безбожника, вместо похода к мессе читающего Докинза.

Просто потому, что любой прямой запрет есть своего рода попытка эвакуации — а войны, как мы помним, эвакуациями не выигрываются.

Источник