Будущее

Нужны ли нам мифы и "Большой проект"

Тема наличия/отсутствия «большого проекта» полемически сама по себе острая

Темаэта не пестрит новостными заголовкамии не обсуждается в ходе многочисленныхток-шоу, поэтому начну с древней цитаты.

«Мертвыемолчат. Бесчисленная их армия не встаетиз могил, не кричит на митингах, несоставляет резолюций, не образует союзаи не имеет представителей в советерабочих и солдатских депутатов. Тихоистлевают они в своих безвестных могилах,равнодушные к шуму жизни и забытые срединего. И все же эта армия мертвецов естьвеликая – можно сказать величайшая –политическая сила всей нашей жизни, иот ее голоса зависит жизнь, быть может,на много поколений.

Чтодумали бы умершие, если бы они не умерли,а остались живы – есть, в конце концов,совершенно праздный вопрос; быть может,многие из них были бы столь же грешными,слепыми, безумными, как те живые, чтохозяйничают ныне. Но они умерли, и живутпреображенными в народной душе. Там, вэтой новой глубинной жизни, они неразрывнослились с тем делом, с той верой, радикоторых они погибли; их души внятноговорят об одном – о родине, о защитегосударства, о чести и достоинствестраны; о красоте подвига и о позорепредательства.

Вэтой преображенной жизни, в глубиненародного духа, в которой они отнынесуть огромная действенная сила, ониглухо ропщут против умышленных инеумышленных измен, противдемократизированного мародерства,против бессмысленного и бессовестногопира на их кладбище, против расхищенияродной страны, обагренной их кровью».

(СеменЛюдвигович Франк, август 1917 года).

Датаздесь важна для понимания историческогопериода и восприятия последующеготекста. Царь свергнут, либеральнаяреволюция в самом разгаре, страна вруинах, большевики к власти еще непришли, все совпадения с сегодняшнимднем случайны.

Текстнаписан для VIIIВсероссийского конгресса политологов,на котором мне пришлось выступить стемой об импорте логосферы, провоцирующейисторическую раздробленность России.Поэтому стиль разнузданный.

Главное,что следует понимать, это то, что новаятерминология всегда означает новыйпроект и новую модель управления. Упроекта всегда есть архитектор, а умодели – выгодоприобретатель. Новаялексика, которую мы импортируем, меняетне мир, а наше восприятие мира (нассамих).

Проблематут в том, что создатели новой терминологиипытаются осмысливать свою действительность(они ищут ответы на возникающие социальныеи политические вызовы исходя из СВОИХцелей, СВОИХ задач и СВОИХ интересов).Хайдеггер считал язык лобзиком длявыпиливания будущего. Вместе с чужойлексикой, мы импортируем чужое будущее,порой не понимая семантику грядущихперемен.

Какпример. На сленге нью-йоркских биржевиковваучером называют ненадежного партнераили мужской половой орган. Тут следовалобы отдать должное остроумию американскихконсультантов Анатолия Чубайса, нопоследствия бездумного импорта чужихсмыслов гораздо серьезнее. Мы своюпромышленность буквально кинули черезваучер. В этом смысле, ваучеризацияаутентично (по фене) характеризуетприватизацию, качество новых собственникови все реформы Гайдара.

Когдамы используем новую терминологию(ниашоринг, оншоринг, аджайл, блокчейн,диджитал и т.д.), то думаем, что открываемновые горизонты и осваиваем новыйпроект. На самом деле мы примеряем насебя версию «чужого» проекта, «чужими»и в интересах «чужих» разработанную.Нам кажется, что мы самостоятельнопринимаем решения. В реальности нам ихинкорпорируют.

Заимствуялексику, мы действуем безответственно,не отдаем себе отчет о последствиях(«не отвечаем за базар»). Перефразируяфранцузского социолога и философаЛеви-Стросса, ни одна цивилизация неможет принять другой образ мыслей, непотеряв себя.

Язык– это не только «лобзик будущего», этоеще и крепость прошлого. Язык – основнойноситель культурной матрицы. Чип, накотором записано программное обеспечение,формирующее образ жизни, социальную иполитическую модель общества. Именнопоэтому глобализация напрямую сопряженас универсализацией терминологии(стирание границ восприятия).

Маркси Ницше считали, что люди рабы слова.Чужая лексика делает нас подпроектом,несамостоятельной страной, буквально,рабами чужой семантики. Отсюда вторичностьнашего внутреннего политическогодискурса, его подчиненность внешнейповестке (вечное желание заскочить впоследний вагон, уходящего на Западпоезда).

Суверенитет(самобытность) в политике и унификация(денационализация) в экономике нестыкуются (не когерентны). В политикемы говорим на «языке березок», а вэкономике используем систему оценок ипоказатели эффективности англосаксонскоймодели развития (язык «чужого»цивилизационного проекта). Нам говорят:вы должны стать нормальной страной(Португалией). На деле нам ломаютисторический хребет.

Копированиемоделей отработанных на другом социальномматериале, приводит к уродливым, поройчудовищным результатам. Отечественныйкапитализм потрясающее тому свидетельство.Социальная шизофрения путь к саморазрушениюи хаосу. С начала 90-х гг. мы не самих себя(образ жизни) воссоздаем, а строим эрзацЗапада, сбивая и хаотизируя внутренниенастройки общества.

Человекне существует вне мифа (целостная,ценностно ориентированная, картинамира). Миф защищает наше сознание откогнитивного диссонанса и формирует(влияет) образ будущего. Поэтому наЗападе производство «черных мифов» оРоссии поставлено на поток. У народа сраздробленной историей и, как следствие,раздвоенным сознанием (Сталин герой итиран, Иван Грозный создатель России икровавый деспот, большевики спасителиимперии и ее губители) нет будущего.

Способностьчеловека менять свое поведение и своидействия с учетом прошлого опытаформирует историческую проектность ввиде национального государства. Когдапрошлое деформируют, деформируетсябудущее, рвется связь времен (традиция).Дробление истории ведет к утеренациональной идентичности. Отключивисторическое восприятие, ты лишаешьнарод перспективы (пролонгация вбудущем). На месте нации возникает толпа,с которой можно делать что угодно.

ПослеВторой мировой войны США ставили передсобой задачу выбить имперский дух изАнглии, тевтонский – из Германии, исамурайский – из Японии. Не простозадачу, это был проект с промежуточнымицелями и параметрами. А сегодня, прямона наших глазах, в центре Европы (наУкраине) совершается историческоепреступление – уничтожают целый народи создают на его месте новый.

Ценностине просто консервативны, они тоталитарны(не допускают двойного толкования или,как модно сейчас говорить, двойныхстандартов). Именно ценности формируют«культурную гегемонию» в обществе,цементируют его в нацию. Обратный процессденационализации описан Гомером. Чтобыпревратить спутников Одиссея в свиней,Цирцея поила их напитком забвения(посмотрите на Украину).

Намне удастся рационализировать(запроектировать) свое будущее, пока мыне сведем к общему показателю прошлое.Пока будем считать свою историю болтаниеммаятника от одного края пропасти кдругому (от либерализма к консерватизму)и не начнем оценивать ее поступательно.Без исторической идентичности мы никогдане сможем понять, «что мы хотим» илихотя бы «чего мы не хотим». А нашицивилизационные антиподы будутиспользовать эту историческую болтанкудля разрушения нашего настоящего. Вконце этого процесса украинскогосценария.

Ксожалению, работа по рационализацииистории («понять и простить») сегодняесли и ведется, то очень слабо, почтинезаметно. Новые исторические сериалытипа «Годунова» или переименованиеаэропортов не решают проблему, а лишьмаскируют (тюнингуют) историческиеразрывы, провоцирующие социальнуюраздробленность («война всех противвсех»).

«Русскиймир» и «русская весна», пожалуй,единственное, что приходит в этом смыслена ум. Однако эти мощные по эмоциональномувоздействию на национальное сознаниеидеологемы так и не получили развития.Все уперлось в пенсионную реформу,точнее в способ ее принятия. Содержательногоразговора не было, реформу буквальнопротащили. Провели для этого специальную(политтехнологическую) операцию. Объектомманипуляции был не идеологический враг,а собственный народ.

«Народ»здесь не как сумма налогоплательщиков,а как субъект (создатель и носитель)исторической проектности (NationState).Для значительной части нашей элиты,сформировавшейся в рамках проектавстраивания в мировую цивилизацию(превращение «варварской» страны в«нормальную Португалию»), народ каксубъект истории помеха на пути прогресса.Когда народ противится денационализации(буквально орет о своем праве на жизнь),это называют популизмом. И это не тольков России.

«Пенсионные»последствия мы увидели на выборах вХакасии, Хабаровске и Владимире. Сейчасидет разбор ситуации и поиск виновных.Причины ищут в неадекватности претендентовна губернаторские посты и недостаточнойактивности телеканалов. Это можетозначать только одно: «русский мир» –мираж. Нет никакой «большой идеи», естьтолько план по валу.

(Возможендругой вариант: нет ответственных за«большую идею», а если они есть, то онивыведены за рамки ответственности. Чтотут хуже, не сразу скажешь.)

Вопрослегитимности власти на местах решаетсяу нас технически – как обойти социальныйзапрос и провести во власть «правильных»людей. Выборное законодательство меняемчуть ли не каждый электоральный цикл.Речь не о том, чтобы отворить во властькалитку для «неправильных». Речь онеобходимости работать с избирателемне одноразово (электорат, как известно,одноразовый народ), а системно.

Средний(не облеченный властью, ресурсами илиособым знанием) человек является основойсоциального порядка. Если такой человекначинает сомневаться в своем пониманиипроисходящего, если картинка в телевизорене совпадает с реальностью, он впадаетв анабиоз. Теряет способность крациональному (адекватному ситуации)поведению, превращаясь в реальную угрозууже не для власти, а для государства.

Этотсоциальный феномен, мы сегодня видимна Украине, а совсем недавно наблюдалиу себя во дворе. После залоговых аукционову режима Ельцина не было ни единогошанса на восстановление общественногодоверия (легитимности). Единственное,что удержало тогда страну от окончательнойхаотизации, это страх перед этой самойхаотизацией. Как бы нам сегодня неупустить исторический шанс на сохранениекультурной субъектности (представительствов мировой цивилизации).

Теманаличия/отсутствия «большого проекта»полемически сама по себе острая. Вдополнительном обострении не нуждается,но тем не менее. Допустим, что идеологическоесодержание страны жестко персонифицировано(«Мы за Путина»). Что это значит?

Во-первых,это означает, что власть устойчива ровнодо тех пор, пока президент соответствуетзапросу общества. А, во-вторых, даннаяконструкция ставит перед странойжесточайший вызов: «Что после Путина?»,«За кого будем потом?». Один раз мы ужес таким вызовом не справились – рухнулСССР. На этот раз рушиться будет Россия.

Понимаю,что вопрос очень токсичный, но если мыхотим осознанного будущего, то заданыдолжны быть все вопросы. Иначе мы рискуемзависнуть в «вечном настоящем».

Создатьстратегическую глубину проекта «Россия»можно только в том случае, если восстановитьглубину историческую. Как говорилосьвыше, переименования аэропортов недостаточно. Отработка темы накоротке(многочисленные ток-шоу и, страшносказать, «Москва. Кремль. Путин») тут негодится.

Наращиваниемпотокового видео, рост цитируемости,узнаваемости и прочие KPIпроблему не решат. Повышая плотностьинформации, мы не создаем новые смыслы,а в условиях растерянности населениятолько повышаем его озлобленность.

Задачатребует длинной проектности. Это оченьсерьезная и глубокая работа. Необходимовписать русскую революцию и советскийпериод в историю страны не в виде аномалии(историческая конвульсия), а какестественный этап ее развития, неизбежныйответ на февральский переворот. Дляпонимания, на момент прихода большевиковк власти 91% уездов России были охваченыкрестьянскими погромами (шел переделземли).

Нуженобстоятельный и доверительный разговорс обществом. Необходимо менять принципыподачи информации. Переводить СМИ смозаичной картинки на отображениецелостной картины мира. Созидание иинтеграция должны стать редакторскимоселком в противовес дроблению иразрушению.

Посути, нам надо заново мифологизироватьсвою страну. Главным параметром долженстать не исторический материализм илиэкономический детерминизм. Оба подходавсю предшествующую историю страны«объявляют» ошибкой, в лучшем случае,– подготовкой к правильному выбору.История у нас начинается либо с 1917, либос 1991 года. Все, что было «до», несущественнои носит факультативный характер.

Центромисторической концепции должен статьсоциальный феномен России, как мира, вкотором сосуществует огромное разнообразиекультур. Именно в разнообразии культур(не в их унификации, не в «плоском мире»)заключается цивилизация. Благо русскаяфилософская школа в этом смысле простокладезь.

Вэлитном (закрытом) формате национальнаястратегия развития сегодня уже нереализуема. Если мы не перейдем в форматбольшого соглашения, которое зафиксируетпринципы и целевые показатели этойстратегии в публичном пространстве;если стратегия не станет условиемвыживания политической нации и ее элиты,то мы никогда не добьемся гомогенностивнутри и независимости вовне.

Мытак и будем на каждых выборах решатьвопрос жизни и смерти, выбирать междудвумя проектами и двумя историями:«белой» и «красной». Решения должныприниматься в рамках общей (не путатьс единой) стратегии и общей истории, какэто происходит в англосаксонскойтрадиции.

Самоепечальное, что в ходе обсуждения темына секции, сама проблема вопросов почтине вызвала. Принципиальными были толькодва возражения. Первое – как это сделатьили это сделать невозможно. Второе –кто это сделает или делать это некому.Это означает, что проблему в экспертномсообществе видят, но как задачу ее длясебя никто не формулирует. Дескать, нанет и суда нет.

Мирвступает в период слома старойсоциально-экономической формации,рушатся города и царства, в движениепришли целые народы, а мы решаем задачив рамках годового (в лучшем случае,3-летнего) бюджета

Взаключение еще немного Франка:

«Былобы бесполезно говорить живым, упоеннымсоблазнами жизни, о нравственныхобязанностях в отношении памяти мертвых;было бы смешным донкихотством надеятьсяна успех, взывая теперь к чувствамблагородства и верности прошлому,напоминая, что даже истинное счастье,купленное ценою забвения погибших иизмены их делу и вере, есть нечтопрезренное и недостойное человека. Ноимеющим уши, чтобы слышать, быть может,полезно напомнить, что такое забвениемертвых небезопасно для живых. Если несовесть и человеческое достоинство, топростой страх и политический расчетдолжен был бы подсказать менее равнодушноеотношение к памяти умерших».